Мало-помалу рюмочка наполнилась. Щедро сыпанув из перечницы и солонки, я размешал эту адскую смесь и залпом выпил. Мои глаза едва не вылезли из орбит! Вот это средство так средство! Какая там боль, я себя несколько минут не помнил.
В моей душе завозилась трепетная любовь к моей спасительнице. Не к водке, конечно. К Маше. Я с наслаждением плюхнулся на диван и постарался заснуть. Через пять минут в верхней челюсти опять возникла подозрительная пульсация. Решив предупредить атаку врага, я вскочил и подбежал к окну.
Рыбкин не спал. Его окно по-прежнему одиноко мерцало красным светом среди темной махины многоэтажного дома.
Через пару минут я стоял у бронированной двери своего институтского товарища и осатанело, как клопа, давил кнопку его импортного звонка.
– Ба, Арсюша! – радостно и в то же время недовольно раздалось из-за железа. – Какими судьбами? Ты на часы посмотрел или просто так зашел?
– Виталик, умоляю, – проскрежетал я, – чеснока… То есть анальгину!
Дверь приоткрылась, и в щель просунулась всклокоченная Виталькина голова:
– Ты всегда по ночам ешь чеснок и пьешь анальгин?
– Нет, только сегодня…
– Это радует, – вздохнул Рыбкин и крикнул куда-то в глубину квартиры: – Лариса, посмотри там аспирин, байеровский! Тут товарищу дурно!
Он распахнул дверь пошире и втащил меня в прихожую.
– Батюшки, – воскликнул Виталька, разглядев синяки под моими вылезавшими из орбит глазами, – да кто ж тебя так?
Я глянул в зеркало, подсвеченное двумя лампочками. Там в полный рост маячило папуасообразное существо с перекошенным лицом и изжелта-синими тенями под вытаращенными бельмами. На шее существа болтались ритуальные пуговичные бусы.
– Заболел я, – застенчиво пояснил я надтреснутым голосом.
– Это я вижу, – сказал Рыбкин.
Тут из просторного рыбкинского коридора донеслось цоканье, словно там проезжал наряд конной милиции (габариты коридора, в общем-то, позволяли), и в следующую секунду в прихожей возникла высокая тонкая дива в шелковом коротком халатике и золотых очках на вздернутом до неприличия носике. В руках дива держала антикварный кубок с какой-то шипучей смесью.
– Теперь видишь, кого упустил? – шепнул мне Виталька.
Я понял, что это и есть хваленая наследница поэта Пастернака.
– А это тот самый Арсений, о котором я тебе говорил, – сообщил Рыбкин даме с кубком.
Она вежливо ответила:
– Очень приятно, – и сунула мне кубок.
Я втянул живот, сорвал с шеи бусы и, почему-то уставившись на золоченые туфельки дивы, выдул содержимое кубка до дна.
