* * *
– С добрым утром! Как поспали?
Передо мной стояла она, закутанная в халат, в мягких комнатных туфлях на босу ногу.
– Здравствуйте, – сказал я, – извините меня… Вы меня, конечно, не знаете…
Она отодвинула стул от стоящего посредине комнаты стола и, скрестив ноги, села. Так всегда сидела моя мама, когда вязала или шила.
– Нет, почему же, я вас знаю, – сказала она. – Мы ведь с вами, кажется, вазу вместе разбили. У меня даже осколки от нее сохранились. Они будто бы приносят счастье? – В ее голосе послышалась ирония, но продолжала она безо всякой иронии, и в ее голосе почудились теперь уже нотки страха. – Только как вы ко мне попали – я действительно не понимаю… Но вы, между прочим, проспали у меня ночь, ведь уже утро.
* * *
«Значит, я проспал целые сутки», – подумал я и молчал. И она молчала. Я не знал, как быть. Сказать разве, что я в этой квартире не в первый раз? У нее очень хорошие глаза, ласковые, человечные. Мне так хотелось, чтобы вот такая женщина была моим другом.
– Хотите, я вам расскажу всю правду? – спросил я наконец, не сознавая еще сам, что именно расскажу.
– Хочу, – сказала она коротко.
Я рассказал ей все. Я спешил, торопился, боясь, что она мне помешает, но она слушала очень внимательно. Меня прорвало, я вывернул перед нею всю душу и говорил, говорил, говорил. Никогда, никому я еще не говорил столько правды. Страшной правды… А то, что она действительно страшная, я понял отчетливо лишь теперь, рассказывая ей. Мне хотелось очиститься, как на исповеди. Когда я, наконец, замолчал, она спросила, как меня зовут.
– Меня зовут… – чуть не назвал кличку. – Ахто, – ответил я, и это звучало как-то странно, так давно меня не называли по имени.
– И у вас никого нет? – спросила она тихим голосом. – Ни родственников, ни… – она не закончила вопроса, лишь вопросительно смотрела на меня.
– Нет, никого нет, – ответил я Сирье, как и она, тихо.
– Хотите есть? – спросила Сирье. – Пойдемте, будем пить кофе.
Мы пошли в маленькую кухню, Сирье разлила кофе, и мы молча принялись за еду. Было очень уютно, так хорошо мне уже давно, давно не было. На короткое время я забыл и сходку, и Рябого, и всю свою собачью жизнь. Когда я собрался уходить, она сказала:
– Если вам негде будет спать – приходите. Я ничем больше не могу вам помочь.
Глаза у нее были опять грустные.
* * *
Явился я к Сирье пьяный. И она меня не выгнала. Ей-богу, не понимаю… Она не выгнала меня, а уложила спать на тот же знакомый мне диван. Даже помогла раздеться. Из нее бы получилась идеальная жена. Ночью я проснулся, и жизнь представилась мне настолько в розовом свете, что я выбрался из своей постели и хотел пойти в комнату, где спит Сирье. Но истинное положение вещей мне разъяснила дверь – она была заперта. Утром Сирье мне ничего не сказала, но в ее глазах я прочитал что-то наподобие снисходительного сочувствия. Я чувствовал себя виноватым перед ней, обещал в таком виде больше не являться. Она сказала лишь коротко:
