– И то, – согласился Мишка, – понимаешь, за этот вот носик я как-то отсидел трое суток в карцере…
– Да ну… – не поверил я.
– Вот и «ну». Понимаешь, было это на поверке. Построили нас, ну и надзиратель один стал считать. Раз, два, три, дошел до меня, уставился на мой нос и говорит: «Ну и шнобель! Ай да шнобель..» Тут он сбился, и пошел снова считать. Дошел до меня второй раз, и на тебе, опять сбился. Так три раза сбивался, затем велел мне повернуться к нему задом и пошел считать еще раз, и опять сбился. Тогда поддал мне ногой в зад и послал на «кичман». Вот какой миленький носик у меня, – закончил он, вздыхая.
– А мне, брат, уши мешают, – сказал я, – все равно что лопухи. А сколько горя они мне принесли: отец их тянул, мама тянула, учителя тянули, кому не лень – все тянули…
Проныра понимающе качал головой, и плутоватые его глаза выражали явное сочувствие. Потом, будто я его этим фактом кровно обидел, он спросил:
– А ты что же, и в школу ходил?
– Был грех, – сознался я, понимая, что приличному, уважающему себя уркачу такую оплошность допускать не следовало бы. – Что поделаешь, – пытался оправдываться, – не добровольно же ходил… Да и давно это было.
Тяпнули за мои уши. Он о чем-то задумался, затем спросил, знаю ли я Кольку Окуня. Я сказал, что не знаю.
– Тоже был в беге, но втюрился в одну марьяну. Она думала, что он женится, а как он мог, он же в беге. Она все ждала, что-то там гадала, потом вышла за другого, а Колька вены себе порезал, дурак, и подох… Ну, ты расскажи, как вообще…
Что ж, я рассказал Проныре о жизни беглеца, О том, как по квартирам – «сонникам» – хожу и о многом другом, только не рассказал, что на макушке и меня появились седые волосы, что по ночам дурные сны вижу, а уж о том, что тоже втюрился, разумеется, не рассказал. Тяпнули мы с Пронырой за пропавшую Колькину душу, за свои души и пропавшую жизнь тоже и разошлись как в море корабли.
* * *
Есть ли плохие люди?
Есть.
А хорошие?
Есть.
А кого больше – хороших или плохих? Разумеется, никто этого точно сказать не может. Конечно, плохих людей много, но и хорошие все же есть. А кто я сам? Хороший я человек или плохой?
…Я думал почти час и ничего не придумал. Неужели я ничего за свою жизнь не сделал хорошего?
* * *
– Я ударил женщину, – заявил Рест.
Я не понял, вo-первых, почему он мне об этом сказал, во-вторых, почему он это сделал, но вопросов задавать не стал. Сам расскажет.
– Помнишь вечер, когда ты висел над балконом? – спросил он.
