* * *
Прошел месяц с тех пор, как я приехал в лагерь люфтваффе. Не стану описывать, как нас, группу голодранцев, вывели из готенхафенского лагеря беженцев, привели на вокзал и посадили в вагон. Перед тем нам выдали по буханке хлеба и мясные консервы. Мы их сразу же съели, так что в Эгерь прибыли голодными как волки. Эгерь – городишко в Чехословакии. Приехали ночью. Построившись в колонну, шли по пустым темным улицам города. Потом вышли за город, еще километра четыре по шоссе. Из полосатой будки у ворот вышел вооруженный солдат, пересчитал нас и пропустил на территорию спящего лагеря. Нас привели в пустой барак и сказали, что это блок и что в нем мы должны дожидаться утра. Мы завопили, что голодные, на это никто не обратил внимания. Но, когда стали ложиться спать, два маленьких солдата принесли большой деревянный ушат вареной картошки в мундире и сказали, что это «абендэссен». Мы дружно, словно поросята, зачавкали. Затем разместились на полу и уснули крепким солдатским сном. Утром нас повели в баню, потом в столовую, где выдали ложки и котелки. Столовая – большой блок с вывеской: «Столовая № 6». За столовой – склад, где после завтрака нам начали выдавать мундиры. Полетели наши гражданские тряпки, и нате вам брюки, френчи, фуражки, сапоги… Здесь обнаружилось, что для моей персоны мундира нет. Мундиры вообще были, но в каждый из них можно было вместить двух таких, как я. Пришлось смириться – меньшего не нашли. Сапоги тоже достались огромные, зато такие крепкие, что, думаю, они дождутся того времени, когда будут впору. Засучив штаны, я обулся, затем стал размышлять, что делать, с рукавами, и в это время завыла сирена.
Вой сирены – явление обычное, было бы удивительно, если бы хоть один день прошел без него. Нас погнали к воротам, через них совершенно спокойно выходил, колонна за колонной, весь лагерь. Зрелище мы представляли, вероятно, комичное – ремней получить не успели, и встретили нас взрывом безудержного смеха. Дальше нас погнали в поле, причем неизвестно зачем то и дело заставляли ложиться где попало, вскакивать, бежать и снова ложиться. И так без конца. Самолеты гудели в невидимой высоте, и до нас им не было никакого дела. А нас все гоняли и гоняли… Очевидно, это делалось для того, чтобы запачкать наши новенькие мундиры. Не понимая команды на немецком языке, я вел себя настоящим ослом: когда приказывали ложиться – бежал, и, наоборот, когда нужно было бежать – падал. За это на мою голову посыпались проклятия, но я их, к счастью, не понимал тоже. И еще пинки в казенную часть, которые я, к сожалению, ощущал. Но еще большие мучения ждали нас в лагере, когда после тревоги и чистки мундиров мы построились на проверку. Мы очень спешили и, конечно, плохо почистили мундиры. И снова нас гоняли, теперь вокруг блоков, заставляя бегать и падать. А потом опять чистили мундиры, а потом опять бегали и падали, и так бесконечно. Когда наконец вечером я добрался до постели, моей последней мыслью было: чертовски нелегко быть военным.
