Берусь утверждать, положа руку на сердце, что в этом плане приметна была и новизна. Собеседник же мой, большой охотник поговорить, буквально захлебывался от слов.
«Вот, глядите, – бормотал он. – Ясно и болвану, как должно было поступать. Будь флот и десять тысяч отборных войск, то и такой немощный, подобный мне…»
Он предался мечтам. От душевных усилий пот проступил на бледном его лице. Нелепым и вместе трогательным казалось мне зрелище моего мечтателя.
«Вы встретили бы известное сопротивление», – заметил я удовлетворенно.
«Разумеется, – поспешил парировать он. – Англичан я ценю по заслугам: превосходная кавалерия, отличная пехота. Но артиллерия отстает, а я все же канонир…»
Не желая низвергать его с небес на землю, я чувствовал, однако, что пора.
«Ваш, майор, опыт в поле, – сказал я, – должен быть необъятен».
Он посмотрел на меня молча и с неколебимым высокомерием.
«Напротив, весьма невелик, – ответствовал он бесстрастно. – Но во всяком из нас либо есть знание своего дела, либо нет, и этого довольно».
Его большие глаза вновь остановились на мне. Без сомнения, он слегка помешан. И все же я нашелся спросить: «Как бы то ни было, майор, что произошло с вами?»
«Что происходит, – отвечал он не менее бесстрастно, – с тем, кому нечего поставить на карту, кроме способностей ума? В молодости я пожертвовал всем ради Индии, там, мнилось мне, восходит моя звезда. Отрекся от всего, питался отбросами, чтобы попасть туда – corpo di Baccho![12] – я ведь не де Роган и не Субиз [13], чтоб заслужить королевский фавор. Наконец юношей я достиг индийских берегов и тотчас сделался одним из защитников Пондишери. – Он сардонически рассмеялся и отхлебнул портвейну. – Ваши соотечественники милостивы с пленниками, – продолжал он, – но до конца Семилетней войны, до 1763 года, я оставался заточенным. Кому надобно обменивать безвестного артиллерийского лейтенанта? Засим последовали десять лет гарнизонной службы на Маврикии. Я встретил там мадам, она креолка. Приятное, однако, место – Маврикий. Когда боеприпасы для учебных стрельб бывали в достатке, мы палили по морским птицам. – Он невесело усмехнулся. – Тридцати семи лет им пришлось произвести меня в капитаны и даже перевести во Францию. На гарнизонную службу. Ее нес я в Тулоне, Бресте…» – Перечисляя, он загибал пальцы на руке. Тон его мне не понравился.
«Позвольте, – сказал я, – а война в Америке? Хоть и малое дело, но не возможно ль было…»
«Кого ж послали они? – проговорил он быстро, – Ла-файета, Рошамбо, де Грасса
