Даже директор, важный и занятой, иногда останавливал Женьку на лестнице: «Работаешь? Учиться бы надо. Не думаешь учиться? Отец редкий инженер был, редкий».
И кассирша в столовой выбивала Женьке без очереди, прямо вытягивала ее из обеденной толпы и выбивала. Когда кто-нибудь возмущался, объясняла громко: «Ее отец меня, почитай, от тюрьмы избавил!» Кассирша немножко преувеличивала, но что-то такое было – растрата по неопытности, внезапная ревизия, восемьсот рублей на старые деньги, которые отец дал ей взаймы, дал не колеблясь, незнакомому почти человеку.
Только Ольга Дмитриевна Приходько ни разу не назвала при Женьке даже имени отца. Хотя Женька постоянно чувствовала ее особое внимание к себе, особую пристальность, особую заинтересованную придирчивость. И постоянно помнила ее глаза в то утро у пионерлагеря – неподвижно черные, будто запекшиеся навсегда на большом обветренном лице. И как она больно и молча сжимала Женькин локоть в машине, пока ехали к городу. И как Женька не удержалась: «Безответно?» А услышала уклончиво неопределенное: «Разное говорили…»
Шаги замерли за Женькиной спиной.
– Чтобы в первый и в последний раз, слышишь? – негромко сказала мастер. Не дожидаясь ответа, ушла дальше по проходу обычной неслышной походкой.
– Чего она? – спросила Тоня. Первое время на фабрике Ольга Дмитриевна очень преследовала Тоню за перекуры, поэтому даже сейчас, почти уже бросив курить, Тоня все еще говорила о мастере раздраженно.
– За опоздание, – сказала Женька.
– Ее же и в цехе не было! – удивилась Тоня. – Ну, прямо на том свете не спрячешься – все видит. У человека, может, радость, так нет же, все равно испортит настроение!
– Брось, – сказала Женька.
Женька иногда страшно и неоправданно грубила Ольге Дмитриевне, вдруг прямо с цепи срывалась. Понимала, что глупо, и не могла удержаться. Однажды ее даже цехком разбирал, так при всех нахамила, что до цехкома дошло. Ольга Дмитриевна сама же ее и выгородила, что было особенно неприятно, до сих пор неприятно Женьке. И каждый день, кланяясь матери на лестнице, по-соседски разговаривая о разных разностях, Приходько ни разу не сказала ей о Женьке ничего худого. Только хвалила, как понимала Женька из материных намеков. Это тоже было неприятно. И непонятно. И волновало Женьку как-то особенно. Как подтверждение.
Женька могла как угодно ругаться с Приходько, но никогда не поддерживала разговора против нее.
– Она у тебя всегда права, – обиделась Тоня. Сочувствие, высказанное и не получившее ответа, всегда обижает.
