Морщинистая труба разорвалась на четыре части, словно разошлись лепестки цветка, и посреди, в самом центре этого чудовищного цветка, открылся рот.
– Радуйся… смертный червяк…
От страха Тулеев обмочился.
Он намеревался поскорее опять закрыть глаза и подождать, вдруг чудовищный сон прекратится, или вместо него, на смену, придет какой-нибудь другой сон… но оказалось, что вторично смежить веки стало невозможно.
Ему что-то вставили в глаза, нечто вроде острых щепок, и каждая попытка сморгнуть отзывалась лютой болью. Очень скоро глаза стали слезиться, затем началась нестерпимая резь, и через несколько минут шаман нерчинского улуса уже ни о чем не мог думать, кроме как об этой боли. Слюна страшного подземного чудища выжигала кожу на лице.
Тулеев стонал, еле сдерживаясь от крика.
– Так ты встречаешь меня… – произнес голос, звенящий, как сотни натянутых жил. – Последний из рода хоер тээшээ ябадалтай. Ты – последний уцелевший, кто искренне служит мне… Ты – слаб и труслив, но я сделаю тебя эзэном… Ты последний из рода тех, кто годен служить на две стороны, своей добровольной смертью ты откроешь путь. Ты станешь моим тушууром, кнутом для усмирения непокорных…
Тулеев хотел возразить, что вовсе не собирается раньше времени сходить в могилу… однако, стоило ему опрометчиво раскрыть рот, как между десен возникли такие же острые распорки. Словно две или сразу четыре жилистые, омерзительно-скользкие лапы растянули его челюсти, порвали губу и принялись пихать что-то в глотку.
– Ты жалок и слаб, червяк… – губы Эрлиг-хана шептали совсем близко. Иногда демон произносил давно забытые слова, и Тулееву приходилось только догадываться, что хотел сказать повелитель нижнего мира. – Ты урожденный удха, твой дед и отец камлали, и ты камлал и заступался за жалких и слабых червяков… но ты никогда не верил в меня, ты не верил, что я существую. В этом слабость вашего паршивого рода, вы – ублюдки, вскормленные гордой матерью землей и укрытые ласковым одеялом вечного неба… Никто из вас не верит в могущество духов. Ты настолько глуп, что ради тебя мне пришлось создать этот нелепый рот. Ведь вы, жалкие червяки, не способны воспринимать мысль без колыхания воздуха. Смешно… мне приходится убеждать трясущуюся плоть, мне приходится вспоминать ваш скудный язык, и только потому, что ваш ущербный мирок стал слишком… слишком ядовит для нас. Ткань между мирами ороговела, она не пропускала нас тысячи лет…
Тулеев ощутил, как лиловые путы, обвившие его конечности, затягиваются все сильнее. Ему показалось, что сейчас руки и ноги вырвутся из суставов, он уже представил себя безногим и безруким обрубком, но действительность оказалась страшнее его догадок.
