– Нет, – сказал Геннадий Онуфриевич.
Федор Иванович вскочил со стула и забегал по комнате.
– Я от вас многого не требую, Красин. Три года. Разрешите мне заниматься с ним в вакуумной ванне три года, а потом делайте что хотите. Только три года, Красин, и он будет знать клинопись как свои пять пальцев! А английский от вас никуда не уйдет. Ну что такое в наши дни английский? Сейчас его зубрят всюду: в кружках при ЖКО, в детских садах, прикованные к постели больные изучают… Это на нас свалилось, как грипп…
– Моя цель – не английский.
– Знаю, знаю. Идеальный человек! Это прекрасная цель, Красин. Но скажи мне, разве плохо, если идеальный человек будет знать клинопись и любить прошлое? А, плохо? Скажи? Молчишь? Сам знаешь, что клинопись – лишняя грань идеального человека.
– Нет, – сказал Красин. – Вы его можете утащить с собой в глубь веков.
Глаза Федора Ивановича блеснули, но он быстро опустил их, чтобы не выдать себя. Очевидно, Геннадий Онуфриевич попал в точку.
– Нет, нет. Он останется с вами в настоящем. Но я буду умирать со спокойной совестью – после меня кто-то будет копать. Ведь это самое главное, Красин, – если после тебя кто-то продолжит твое дело. Для этого мы живем.
– Вот я и хочу оставить после себя идеального человека, без завихрений.
– Значит, ты считаешь, что клинопись – завихрение.
– В известной степени…
– Ну, знаешь! – Полушеф забегал по комнате еще быстрее. – Это твое последнее слово?
– Да.
– Завтра я отдаю приказ о закрытии вашей темы. Если ты не выйдешь на работу, то будешь автоматически уволен.
– Ну что ж…
– А на что жить будешь?
– Это моя забота.
Федор Иванович подошел к двери и взялся за ручку. Старики отскочили от замочной скважины.
– Ну хорошо, – сказал Полушеф с угрозой. – Я все равно своего добьюсь. Терять мне нечего – скоро на пенсию, поэтому заранее предупреждаю, Красин, что я не остановлюсь ни перед чем, чтобы заполучить материал.
– Что вы имеете в виду под словом «материал»?
– Твоего сына.
– Ах, вот что… Значит, будете красть?
– Последний раз спрашиваю. Идешь на клинопись?
– Нет!
Полушеф так быстро вышел из спальни, что Варвара Игнатьевна едва успела убежать на кухню. Федор Иванович надел свое пальтишко, уронил с вешалки картуз с полуоторванным козырьком и с ненавистью подфутболил его правой ногой. Картуз полетел и сам собой наделся задом наперед на голову не успевшего скрыться Онуфрия Степановича. Онуфрий Степанович стал похож на блатного из фильмов тридцатых годов.
