Здорова как корова.
– Боже, – сказала Милена. – Боже праведный…
Она повернулась на бок, ощущая, как проминается под ней жесткий поролоновый матрас – миллиарды микроскопических пузырьков из пенополиуретана, заключенных в полужесткую матрицу, стиснутую велюровой оболочкой – матрас, услужливо увеличивающий и уменьшающий свой объем, подчиняющийся изгибам ее тела. Давно уже Милена не чувствовала так остро, с таким наслаждением. Каждое движение, каждое ощущение доносилось до ее мозга в виде яркой вспышки, удовольствия, вызывающего неприлично чувственный стон, маленького оргазма.
Невероятно.
Ощущение чуда уже поселилось в ее душе. Да нет, не ощущение – понимание чуда, жестокого в свое рациональности, бесчеловечного, сверхчеловечного, просчитанного на калькуляторе мозга, добавляющего к чуду большой плевок – белый, пузырящийся, противный, размывающий те идеалы, что до сих пор не давали ей утонуть и держали на поверхности.
Только он, этот человек, мог сделать такое. Но почему он не сделал этого раньше? Почему он позволил унизить ее, опустить на самое дно боли и почти-смерти, почему он холодно смотрел, как бьют и возят в грязи ее, бывшую с ним еще недавно единым целым, соединенным с ним единой постелью, единой измятой простыней, единым последним движением удовольствия, единым выдохом: "Я – тебя – люблю"?
Слезы пролились горячими дорожками по щекам Милы. Может быть, она обманывалась, вообразила себе невесть что – то, что не могло произойти никогда. Но она уже знала это. Она уже слышала его слова и не могла обмануться. И, значит, ей предстояло воспринять это – именно в том виде, как это произошло.
Это случилось. Случилось.
Потому что вернуть ее с того света мог только он.
* * *
Мила встала, оделась. Одежда – трусики, маечка, лифчик, рубашка, широкие полотняные штаны ее любимого фасона висели на спинке кресла, были расправлены с педантичной аккуратностью. Все не просто свежее – новое, купленное специально для нее, под ее размеры, значительно уменьшившиеся за дни (или недели?) болезни, черной дыры без сознания. Бутылка "Колы" на столе, стакан и открывалка рядом. Ну да, само собой, он хорошо знает ее привычки. Милка открыла бутылку, налила в стакан, сделала маленький глоток, зажмурившись от удовольствия (пить из горлышка – это не ее, это его прерогатива). Поверхностно, не задерживаясь ни на чем, скользнула взглядом по комнате. Понятно, как она может выглядеть. Именно так – как комната, где живет он. Другая комната, комната, в которой она никогда не была, и все же комната, в которой она может найти любую вещь с закрытыми глазами.
