Марата ожгло - вот! Ну гоблиняка, ну маладэц! Цепь! Волчья голова - на цепи! Судорожно выдернув из кармана половинки Волчьей головы, скользящие по массивной золотой цепи, Марат легко, словно бумагу, разорвал брызнувшее звеньями кольцо, по которому ходит сила, собранная золотом во время приготовления амулета.
…И мертвяк, йоббит-то этот, что замертво лежал, зенки-то ка-ак откроет! Ан гляжу - а он ужо садится, башкой крутит! А ить мертвый был, мертвей некуда! Тут барин-то, шасть ко мне, и кричит: Гони, грит, брат Елло, скорей! Пока, грит, не началось! Ну, я Схавраску ка-ак вытяну повдоль, ка-ак свистну! В четверть часа от Краменок до Сырбуховских Ворот, понял?! А слазит, не, расчелся честь по чести, это вдогон ужо - на, грит, брат Елло тебе на память! За светлую, грит, твою голову! И цепку-т эту мне и вручат. Не продавай, грит, через нее, мол, счастье тебе будет… Вот так вот оно и было, с человеком-то. Сроду ни одного человека больше никогда не повезу - хоть одни человеки на свете останься.
…Ой, врешь ведь поди, а? от начала и до конца врешь…
Ипсочка радостно распахнула глаза - он! Великий Кул-Тху, да что с ним?! Бедняжка, может, его избили?! Сейчас на улицах столько отребья… Мужественное решение пожертвовать дорогим носовым платком пришло мгновенно - и лярва, совершенно по-матерински вытянув губы трубочкой, бросилась наперерез бледному гостю в черном.
– Позвольте, у вас, кажется, кафтан…
– А, мисс Брунгильда из Бергена…- вымученно улыбнулся человек, уклоняясь от заботливой нежити. - Подожди немножко здесь, хорошо?
Через несколько минут человек, все так же хмурясь, вышел от Шнырера и снова улыбнулся лярве:
– Водички занеси шефу…
Растерянно заметавшись между чувством долга и ускользающей добычей, Ипсочка сделала несколько противоречивых па, окончившихся, впрочем, графином:
– Подождите минутку, я сейчас… - но дверь уже хлопнула со всей окончательностью, на которую иногда способны некоторые двери. В тишине приемной раздался сжатый в горле всхлип, и звон горлышка о стакан.
Печально отворив дверь начальственного кабинета, Ипсочка замерла - титан, стоик, финансист, несгибаемый борец за маржу и убежденный поборник качества портфеля плакал, забившись в угол между рабочим столом и секретером. В голос, по-детски, с соплями и подвыванием, размазывая кровь по манишке.
– Бэмцыон Мыцаакович, что с вами?! Вы ранены?!…
– Что же делается в этой проклятой мылихе, Ипсочка, а?! - рыдаючи, возопил Шнырер, воздев на подчиненную зареванные до кроличьей красноты глаза. - Ко мне, честному йоббиту, приходят хулиганы, называют "Быней", пугают ушами и дают мне денег! Балабосым говорят мне: Бэмцион, не пугайся и таки возми эти деньги! Его "уже пакуют"! Хулиган больше не придет, говорят балабосым, наливают мне годкэ и смеются! Мы его "уже упаковали"! Илахим, ну кому теперь доверять - балабосым говорят, что пакуют, а сами таки совсем не пакуют! И смеются! А хулиганы таки приходят! Приходят, бьют меня в нос и задают мне, Шныреру, вполне себе резонные вопросы и что я им отвечу?! Что балабосым кого-то там "уже пакуют"?!
