Борения эти требовали поистине гигантских усилий; я уподобился титану, неимоверным напряжением мышц разъявшему и на миг удержавшему на расстоянии две неодолимо тяготеющие друг к другу полусферы, что составляют неделимое целое — шар.
И тогда, уловив благоприятный момент, я бросался к перу и бумаге, исписывал многие страницы заметками, давно уже смутно угаданными в вихре наблюдений, но так и не сформулированными — задушенными «его» произволом. Писал я как одержимый, не переводя дыхания, судорожно скользила рука по листам бумаги, фиксируя мысли и чувства, дабы убедить некоего идеального читателя: я вовсе не тот, каким опять стану через минуту, через час.
Однако яростные мои усилия не были продолжительны. Любой звук с улицы, лицо прохожего, появление слуги — и напряженные нервы рвались, как натянутые постромки, взбугренные усилием мускулы опадали, и довлеющие себе полушария смыкались в шар — монолитный, замкнутый, безысходный. И губы кривились смехом, жалким, циничным смехом, и я, рыдая, рвал в клочья рукопись, топтал страницы…
И приходил в мир извращенным негодяем, злобным циником без веры и совести, обуреваемый низменными страстями. И снова долгие, непомерно тяжкие усилия интеллекта, отречение от людей, полное одиночество — лишь бы на миг избежать нападения ненавистной твари, изгнать ее из моей души.
Так, упорно повторяя опыты, я добился кое-каких успехов. Все дольше и дольше удавалось держать на расстоянии враждебную мне сущность, все явственнее в такие минуты ощущал я свою прежнюю индивидуальность и очищался от паразитических влияний.
Позже снова впадал в свое обычное состояние, но воспоминание о достигнутом, пусть минутном, освобождении побуждало к новым усилиям. Вскоре мне удавалось изолировать наглого чужака уже на несколько часов, пока он снова не овладевал мной.
Концентрация внимания и тщательный самоанализ на каждом шагу, неизбежные при психическом электролизе сдвоенного «я», истощали организм, взвинчивали нервы — начались внезапные головные боли.
И все-таки, едва мелькала слабая надежда обрести себя, я не щадил трудов и уже мечтал о том, чтобы безнаказанно, будучи собой прежним, появиться среди знакомых…
Однажды после довольно длительного пребывания на людях снова я скрылся от мира с известной целью и начал тяжкий труд обретения себя.
Обычные приемы на сей раз помогли быстрее, подлинная моя индивидуальность вскоре возобладала, и я впервые обратил внимание на близкое окружение, чтобы с первой же попытки научиться держать в узде свое истинное «я», несмотря на стократ сильнейшие внешние раздражители и отвлекающее, хотя и отдаленное, присутствие людей.
