Но этот день все-таки наступил. Утром позвонила Виктория Викторовна и прерывающимся от слез голосом сообщила, что собаке стало хуже. Она отказалась вставать. Я не смогла мучить ее вопросами по телефону и только сказала, что сейчас приеду…
Входная дверь в квартиру Виктории Викторовны была приоткрыта. Я тут же поняла, что хозяйка не хочет беспокоить звонком больную собаку и дверь открыта для меня. Вошла. Я хорошо ориентировалась в квартире и, приоткрыв дверь в большую комнату, сразу же увидела их. Аза, тяжело распластавшись, лежала на своем диванчике, а Виктория Викторовна, как-то сразу постаревшая, неподвижно сидела рядом с собакой, держа ее голову на коленях. В ее глазах было столько тоски и обреченности, что я, не выдержав, отвела взгляд.
– Неужели ничего нельзя больше сделать? – ее вопрос повис в комнате, будто завибрировав в наступившей тишине. Что я могла ответить? Ничего. Все слова, подготовленные мной для предстоящего разговора, вылетели. Я вынула из сумки фонендоскоп и подошла ближе. Состояние собаки действительно ухудшилось: первое, что бросалось в глаза, это апатия и полное безразличие, сквозившее во взгляде, тяжелое дыхание. Аза раздувала ноздри в одышке, язык почти не убирался, через открытую пасть хорошо было видно, что слизистые оболочки ротовой полости почти белые и даже с синюшным оттенком. Фонендоскоп только дополнил картину: мне в уши ударила дикая какофония звуков работающего на последнем пределе сердца. Я перевела взгляд на живот – и здесь картина тоже ухудшилась. Появилась отечность, указывающая на появление жидкости в брюшной полости. Это очень плохо, хуже некуда: признаки того, что и печень уже не справляется. Если я еще и сомневалась в необходимости операции, то тут, как сквозь решето, исчезали последние сомнения, и прогноз вырисовывался с поразительной ясностью: ситуация безнадежна без всяких оговорок – собака уходила… Не поднимая глаз, я произнесла:
– Здесь больше делать нечего. Ей осталось очень мало…
Сдержанные рыдания не дали мне закончить фразу. Я поднялась и вышла на кухню. Прошло немного времени, я успела полностью выкурить сигарету, как ко мне присоединилась Виктория Викторовна. Я старалась не смотреть на нее. Помню только, было очень странно и непривычно видеть ее, всегда в легком движении летающей по кухне, а тут сидящей сгорбленно и неподвижно.
– Я не могу ее усыпить, – только и сказала она. – Чем-то можно обезболить, чтобы она не мучилась?
