Ребята из группы с восхищением разглядывали «объект острого опыта», и восхищаться было чем: крупная, прекрасно выращенная собака светилась здоровьем, короткая, блестевшая, несмотря на грязную клетку, шерсть была классического для этой породы окраса – на пестром бежево-кремовом фоне отчетливо выделялись большие пятна темно-кофейного цвета. Большие коричневые глаза доверчиво, но растерянно смотрели на нас…
По-моему, не только мне исход этого опыта леденил душу, надо было что-то делать, но что? Животному через полчаса будет дан наркоз, тогда это был эфир через специальную маску, потом широким разрезом будет вскрыта брюшная и часть грудной полостей и, предельно расширив рану специальными расширителями, в течение нескольких часов будет демонстрироваться работа живых работающих органов. Боли при этом животное не будет чувствовать. Хоть что-то будет милосердным! Но все остальное, в моем понимании, будет называться коротко и точно – убийство! И именно его под предлогом обучения собирались демонстрировать нам – будущим ветеринарным врачам! Очень хорошо помню, что меня трясло, как в лихорадке, при мысли о том, что уже через несколько часов это прекрасное молодое животное превратится в груду мертвого хлама. В голове стучала мысль: «Надо что-то делать! Ну, хоть попытаться! Эх, времени мало…» Глубоко вздохнув, я шагнула в кабинет ассистентов кафедры:
– Скажите, так ли необходим этот острый опыт?
В кабинете на несколько минут повисло молчание. Меня внимательно и спокойно разглядывала женщина в белом халате, высокая, из-за роста угловатая, подтянутая. Крупные, решительные черты лица, тронутые сединой волосы в химической завивке. Она была симпатичной, но не для меня: холодной волной поднималась ненависть к ее равнодушию, я с трудом сдерживалась. Якорем была мысль, что на эмоций нет времени в самом академическом смысле этого слова…
– Деточка, вы что-то не понимаете. Это же учебный процесс…
– Но ведь то, что сегодня будет демонстрироваться, можно увидеть в хирургии, когда оперируют животных по действительно необходимым поводам… – я уже понимала, что цепляюсь за соломинку.
– Ну, мы не хирургия, а физиология, – терпеливо и спокойно начала она, но я невежливо перебила:
– Что может спасти эту собаку?
– Только адекватная замена, – уже сухо и лаконично ответила она и вышла.
Я тупо стояла в кабинете и соображала, что еще можно сделать. Вошла лаборантка. Обычно студентам не разрешается звонить по служебным телефонам, но лица на мне не было, и она не возразила, когда я, схватив телефонную трубку, стала лихорадочно набирать номер телефона:
