На той стороне залива расположен город Ул. При нем имеется что-то вроде резервного космопорта, но как туда добраться - я не знаю. Километров триста по морю. Не всякое рыболовное судно одолеет, да и никто из жителей нас близко не подпустит к своей лодке. А все же любой ценой надо бежать из дыры, в которую нас засунуло местное бюро по трудоустройству вынужденных мигрантов. Долгие десятилетия эта контора со вкусом проедала пусть небольшие, но для этих мест приличные средства. Должности, я подозреваю, передавались по наследству, судя по портретам чиновников на стенах, и когда им пришлось непосредственно заняться своим делом - досада была велика. Один из беженцев, Итус, не выдержал бесконечных анкет, опросов и собеседований, похожих на допросы, во время распределения сорвался и обозвал чиновников бюро сумасшедшими работорговцами, и будь его воля, он бы разогнал всю эту банду криворуких вымогателей и сам сделал всю работу за час. Это было неправильно. Чиновники даже виду не подали, что рассердились, но вся наша группа из девяти человек оказалась в Райской Рыбалке, да еще по такому контракту, что лучше бы уж на обязательные работы - так хоть с голоду не помрем, когда срок контракта истечет, то есть месяца через два. Никто не сомневается, что в тот же день нам не найдется дела даже на разделочных столах, склизких, заляпанных рыбьей кровью. Ни к мытью рыбацких сетей, ни даже к розливу ядовитого соуса нас не подпустят, потому что с этого дня мы теряем статус беженца и не пользуемся гостеприимством, будь оно проклято. С голоду, конечно, умереть тоже не дадут, напротив, любой, даже самый нищий обитатель деревеньки с большим удовольствием накормит нас. Но вот какая беда: по здешним законам или обычаям, имеющим силу законов, - если ты ел чужой хлеб, то кормилец становится твоим работодателем до той поры, пока не решит, что отработано все съеденное и выпитое. То есть практически навсегда. И попробуй ослушаться или сбежать, накажут так, что если выживешь, на всю жизнь научишься кротости и смирению. Хотя сервов хозяева не сильно мордовали, наверное, берегли рабочую силу, которую при случае могли выгодно продать или обменять. Родню наказывали не в пример суровее.
Глаз на наше имущество и женщин местные положили с первого дня проклятого гостеприимства, в которое мы вляпались по самые ноздри. Мне кажется, вся деревня считала дни, когда оно закончится. В городах, по слухам, при некоторой ловкости можно перетереться, но до, ближайшего из них берегом никак не добраться, в первой же деревне повяжут. Сразу за скалами - пустыня, она тянется на сотни километров в глубь континента. Идти к оазисам, говорили рыбаки, верная гибель. Караванные тропы запутаны, многие ведут в никуда, везде песок и камни, камни и песок.
