Григорий встретился с ней глазами. Бесхитростный взгляд серых с серебристой дымкой глаз говорил: «Ах, Боже мой!.. Когда кончится эта пытка и плен? Когда же оставят нас одних? Ты как?!» – «Я, как и ты, сам задыхаюсь, – ответил сочувствующей улыбкой Лунев. – Ан плетью обуха... сама знаешь... Этикет есть этикет».
...Между тем сам граф, изрядно захмелевший и чувствующий, что теряет свою власть и право на внимание молодых, пошел в последнюю атаку:
– Ну-т, любезный Григорий Лексеич, – он по-отечески похлопал капитана по крепкому плечу, – вижу, подтомились вы от нас с матушкой Евдокией Васильевной... Не спорь, не спорь... вижу, не слепой, и то понятно... И невеста у места, и жених молодец... Эх, молодость! Но прежде чем волю вам дати, еще удели мне, родимый, чуток времечка. Как Бог свят, успеете намиловаться да нашушукаться... Эй, тетери-етери, а ну-к, дайте мужам остаться одним...
– Ваня-а!
– Евдокия!! Не шали... Я ведь тебе не фетюк4<4 Размазня, простофиля (устар.).> какой в панталонах, не рохля в парике... Я гвардии отставной полковник войска петровского, гер-рой Азова Панчин! А вы, фефёлы-курицы, ать-два на свежий воздух, охолонитесь от выпитого, утряситесь от заедков. Надоели вы тут! Не к месту! И не лимоньтесь, павы! Н-но-о, поехали, благословенное семейство!
* * *
В кабинете они остались вдвоем: молодость и зрелость. Панчин лишнюю строгость на себя не напускал. Был краток и четок.
– Рад видеть тебя, капитан. Рад твоему приезду, сердце разом отошло. Вот только время, сам знаешь, приключилось грозовое, а потому желаю тебя расспросить и передать кое-что... Скажу наперед: будучи и в отставке, цареву делу предан до скончания живота своего, речь поведу единственно о державе, но помни, – граф Панчин приложил к губам палец, сверкнув рубиновым перстнем, – глагол – серебро, молчание – золото.
Григорий сидел на стуле, свободно закинув ногу на ногу, но было приметно: он азартно взволнован. Лунев расцветал от запаха опасности, тайны, так же как дамы обмирали от его капитанской треуголки с белым плюмажем и золоченой шпаги.
Граф улыбнулся в душе: «Нет, этому молодцу по вкусу пришлась царская служба! Сей храбрец край родной в обиду не даст. Сокол!»
– Так вот, – продолжал Иван Евсеевич, – его высокопревосходительство граф Ягужинский Павел Иванович... Впрочем, все по порядку... Ты прежде, голубь, мне сообщи, как теперь обстоят дела с тобой... Где нынче государь? На Москве ли? В Нарве ли?
