– Я не понимаю, вы что, сесть хотите?
Он тихо засмеялся и сказал с румынским акцентом:
– Не узнали…
Светлана Николаевна посмотрела на него внимательно.
– А мы разве знакомы?
– Теперь можно сказать, что уже и нет, – медленно, подбирая слова, ответил он. – Столько лет… Ты не ответила ни на одно письмо.
– Я?!
Он грустно усмехнулся.
– Постарел, значит. И усы сбрил. Наверное, в этом дело.
Не похож.
– На кого?
– На того глупого парня, который вообразил бог знает что…
– Слушайте, по-моему, вы сейчас вообразили бог знает что. Я не знаю вас, никогда не видела, никогда не была здесь.
– Не была?
– Ты разве не из Ярославля?
– Ну, из Ярославля, допустим. Когда-то жила там. Давно.
Ну и что?
– Давно, – кивнул он. – И приехала сюда.
– Не приезжала я сюда.
– Ты врач?
– Допустим.
– Ну вот видишь. Врач – и Ярославль.
Она потерла себе виски.
– Я, кажется, опять схожу с ума. А что я тут делала?…
О, господи, я уже заговариваюсь… Что та делала? Которая врач из Ярославля.
– Я не знаю, что она делала, я знаю, что делала ты. Ты была с пионерлагерем. Сопровождала детей. Забыла?
– Детей?!
– Да.
– Но я не детский врач.
– Да, я знаю. Ты очень нервничала тогда, говорила, не помнишь детских болезней, у тебя тройка была в институте по педиатрии.
– Я так говорила?
– Да. А разве не тройка?
– Тройка.
– Ну вот видишь.
– Вижу. Жаль только, что у меня по психиатрии тоже тройка была, может, я тогда понимала бы, что происходит.
– А я работал от завода – директором лагеря. И ты смеялась надо мной, говорила – как это бездетному человеку доверяют кормить детей. – Он вздохнул. – А теперь у меня трое. Дочки. Жаль, сына нет. Я бы рассказал ему про одну женщину, у которой в глазах всегда было солнце, даже когда небо было в тучах, даже ночью… Я никогда больше не видел таких глаз, таких солнечных… – Он посмотрел на нее. – Они все такие же.
Светлана Николаевна взглянула наверх, заметила Капустина, наблюдавшего за ними с лоджии, и стала собираться.
– Ты торопишься? – огорчился румын.
– Да, мне пора.
– А может… Ты не хотела бы съездить?… Туда…
– Куда?
– Где был наш лагерь. Где мы… Это недалеко здесь. За городом. Вернемся в нашу молодость.
– Скоро стемнеет, – она взглянула как бы на небо. Капустин по-прежнему стоял над ними.
– Нет, еще не скоро. Ну а даже если… У нас же будут твои глаза.
– Она вдруг улыбнулась:
– А собственно, почему бы и нет?
– Конечно. Хотя говорят, что в прошлое страшно возвращаться.
– Это в свое. А в чужое… – она подняла голову и сказала Капустину: – Будь добр, кинь мне плащ.
