Чиж любил такие минуты, когда мог незаметно для Юли подолгу смотреть на нее. Дочь выросла. И хотя она почти все время рядом с ним – и дома, и на службе, – уже давно живет своей жизнью. Ей приходят письма с незнакомыми Чижу обратными адресами, заглядывают в дом парни, о которых Юля никогда ничего не рассказывала, где-то и с кем-то она проводит свободные вечера.
Понимал – это диалектика, житейское дело: приходит час, и дочь становится светильником в чужом доме. Понимал, а сердце верить не хотело.
Юлька – она его. Открой Чиж глаза и только тихонько кашляни, дочь тотчас вскинет голову, вытянув свою длинную шею, брови изогнет, поймает его взгляд и все лицо от угольных глаз до подбородка засветится бесконечно доброй улыбкой. И так всегда. Сидит ли она у телевизора, в гостях, за подготовкой к своим контрольным, за домашними делами – на любой его знак готова тут же откликнуться вниманием.
В такие мгновения забывается все, что тупой болью колет под лопаткой. В такие мгновения Чиж размягчается и осязаемо чувствует себя неприлично счастливым. Бережно расходуя этот капитал, он прикидывается иногда очень занятым, уткнувшимся в книгу или телевизор, а когда позволяет обстановка, неожиданно задремавшим.
И только в часы работы он «от первого до последнего МИГа», как любит сам выражаться, принадлежит им – летающим. Да и Юлька на вышке строга. Всякий, даже беглый взгляд Чижа прочитывает не иначе как приказ или вопрос. Взгляд – и тут же стрелки секундомеров начинают свой необратимый бег, взгляд – и следует точный доклад: «Полсотни пятый», тридцать девять минут, двадцать четыре секунды…» И руководителю полетов все ясно.
Но уже третий день полеты не планируются и аэродром обволокла оглушающая тишина. Над инженерным домиком завис в зените дрожащий комочек жаворонка, и оттуда, из поднебесья, сыплются замысловатые цепочки серебристых звуков, напоминающих о существовании совсем другой жизни: о тихих, пахнущих травами, а не подплавленным гудроном полях, о шелесте тяжелых колосьев пшеницы, о вздохах жующих ночную жвачку коров…
Откуда выплыли эти воспоминания, из каких закоулков памяти? Ведь сколько помнит себя Чиж, он не знал других пейзажей, кроме аэродромных. Даже первые самостоятельные шаги сделал из отцовских рук к металлической стремянке, на которой перепачканный мазутом рыжий механик копался возле мотора «Циррус», установленного на авиетке «АИР» – первом самолете неизвестного тогда конструктора Яковлева. Через его детство прошли истребители всех довоенных марок, от И-16 до ЯК-1. В 1943 году Пашка Чиж в звании сержанта сделал боевой вылет на новеньком ЯК-3 и в тяжелом бою над Украиной сбил ненавистный «Фокке-Вульф-190». Аэродромы полевые, мирные, с травяным и металлическим покрытием взлетных полос, перечеркнутые бетонными линиями, – всю жизнь аэродромы. С их ритмом и запахами, с их напряженным гулом.
