Как, впрочем, и глаза оборотня.
Если в келье все-таки есть оборотень.
Но вот если Эржебетт – не проклятая тварь темного обиталища, надевшая человеческую личину, то огонь необходим. Ей – прежде всего. Если Эржебетт – это всего лишь Эржебетт, пусть темнота не пугает девчонку.
И еще… Говорить сейчас трудно. Да и не понимает Эржебетт его речи. А огонь – штука такая. Особенная… Огонь позволяет общаться без слов. Достаточно просто быть вместе и просто смотреть друг на друга через пляшущие язычки пламени.
Когда горит огонь, быть вместе с тем, кого не знаешь до конца, – легче, спокойнее.
И ждать неизвестного с огнем – проще и… уютнее, что ли.
Всеволод молчал и смотрел. На горящие свечи, на юницу за свечами…
Ну что, Эржебетт, давай подождем послезакатного часа? Давай посмотрим, кто ты есть на самом деле. Давай докажем недоверчивому тевтону и прочим, что опасаться тебя не надо. Только и ты уж, будь добра, в зверя не обращайся.
Иначе.
Тебя.
Придется.
Убить.
Всеволод не шевелился. Но два глаза и два обнаженных клинка с серебряной отделкой, не отрываясь, смотрели на девушку. Девушка чуть всхлипывала.
Придется… убить…
– Ты того… не обижайся, – наконец выдавил из себя Всеволод. – Пойми, голуба, должен я тебя постеречь. Сейчас – должен. Эту ночь. Чтобы потом, чтобы после…
Сбился. Разозлился. Ну, какой она волкодлак, в самом-то деле! А каким он, собственно, должен быть? До наступления ночи – каким? О степной ведьме-половчанке, что по ту сторону Карпат загрызла его дружинников, тоже ведь ничего такого не подумаешь. Пока не набросится.
Всеволод вздохнул. Скорей бы уж этот треклятый час зверя проходил, что ли. Скорей бы уж или так, или этак. Все лучше, чем мучиться неизвестностью.
Эржебетт, разумеется, ничего на его слова не ответила, не попыталась даже. Лишь заглядывала в глаза, да часто-часто кивала. И бормотала что-то невнятное, нечленораздельное.
Эх ты, блажная-немая!
И слезы текли по девичьему лицу.
И свечи плакали.
Всеволод еще что-то говорил – много и без особой нужны, по-русски, успокаивая то ли ее, то ли себя. Непонятные для угорской девчонки слова и незримые свечные дымки уносились в узкое оконце кельи. Снаружи было темно и тихо.
Всеволод не отводил взгляда от испуганной отроковицы. И не убирал ладони с оружия.
Должен постеречь. Этот час этой ночи – должен… А лучше – до самого утра. Чтоб уж наверняка, чтоб уж точно, чтоб никаких сомнений.
Свечи текли.
Огоньки мерцали. Бросая блики и тени на лицо напротив.
