– Селезнев человек идеи, – перебил его Стас. – А нот Гонтарь и Филин – это точно: сознательности в них не вижу.
– Плохо свое дело делают? – спросил Климов. – Не припомню, чтобы тот или другой на дежурство не вышли, с опасной операции сбежали…
– Разве только в этом человек познается?
– В чем же, Стас? – спросил Климов, подчищая тарелку. – Объясни ты мне: живет на свете человек, хорошо делает свое дело, не подставляет другим ногу, смотрит на мир, видит его радости и с ними радуется, видит его недостатки и пытается их исправить. Разве это плохой человек?
– Эх, Витя, – с горечью сказал Стас, – не идейно ты мыслишь, не социально. Главное дело, на чьей человек стороне, за чью идею он готов голову положить!
– А если за свою собственную? – засмеялся Климов.
– Вот такой человек и есть индивидуалист и негодныйдля общества элемент.
Стас не умел жить без политработы, зря его в этом упрекал Селезнев.
– Вечером увидимся? – спросил Климов, дожевывая последнюю картофелину.
– Дежурю в танцзале Кленгеля.
– Тогда до завтра.
Бегом, потому что опаздывал, – а Клыч этого не любил, – Климов вылетел из калитки.
…В комнате подотдела на подоконнике сидел Селезнев в роскошном сером костюме, белой сорочке и «бабочке», туго стягивающей красную жилистую шею. Кепкой он сбивал пылинки с отглаженных брюк. За столом писал что-то Потапыч, дымя короткой обкуренной трубкой. В галифе и спортивной фуфайке, обрисовывавшей мускулатуру, прохаживался Филин.
– Не, ей-богу, – говорил, морща низкий лоб и самолюбиво посматривая на остальных. – Если что, я отсюда сматываюсь и открываю спортзал для гиревого спорта.
– Капиталец накопил? – спросил Селезнев, усмехаясь.
– Капитал найду! – упрямо тряхнул челкой Филин. – А без гирь жить человечеству невозможно.
– То-то вчера со всеми твоими бицепсами Тюху удержать не мог, – смешливо щурился на него Селезнев.
Филин, набычась, смотрел на него.
– А ты мог?
– Не будь Климова, – снисходительно повествовал Селезнев, – Тюху бы только и видели. Молоток Климов!
Климов не поверил своим ушам. Он уже полгода работал в угрозыске, но похвала Селезнева его изумила. Селезнев хвалить товарищей не любил.
– Вы и сами б его взяли, – сказал он.
– Факт, взяли б, – тут же ответил Селезнев, – но и ты вовремя случился.
– Ты, Селезнев, конечно, здорово вчера на него кинулся, – сказал, багровея, Филин. – Это я ничего не говорю. Но только чего это ты тут награды раздаешь? И сами знаем, кто чего стоит.
– Не любишь, Филин, критику, – захохотал Селезнев. Его крутоскулое сероглазое лицо было полно чувства собственного превосходства. – Вот за это и в комсомол тебя не берут. Не выйдет из тебя человека, Филин.
