Калитка была распахнута. Я прошел по аккуратно посыпанной желтым песком дорожке среди зарослей подсолнухов и георгин, взбежал на крыльцо и опять очутился перед распахнутой дверью. Звонка не было. Я постучал о косяк, но звук получился глухим, едва отличимым от шума сосны, росшей возле крыльца. Рядом стояло прислоненное к стене цинковое корыто. Я хотел постучать по нему, но потом передумал. Получалось как-то нехорошо, нахально. Пришел посторонний человек и стучит по корыту.
Я продвинулся в сени, надеясь, что хоть третья дверь окажется закрытой, но и третья дверь была распахнута настежь. Из комнаты неслись звуки музыки.
– Можно войти? – спросил я.
– И-и-ди-и-и-и… – ответил тонкий детский голос.
Я переступил порог и очутился в просторной, залитой солнцем комнате с высоким потолком, почти без мебели. Выделялся лишь крепкий деревянный стол, накрытый клеенкой, и тоже крепкий мягкий диван с большой спинкой, на котором лежала газета. За столом, спиной ко мне, сидел толстый человек и сосал длинную кость. Он держал ее перед собой, как ствол винтовки. Сначала человек косил в отверстие кости глазом, потом подносил ко рту и сосал, издавая звуки, которые я сначала принял за голос ребенка:
– И-и-и-ди-и-и-и…
Перед человеком стояла наполовину пустая четвертинка, лежали свежие, видно, только что с грядки огурцы и возвышалась большая, почти как таз, эмалированная миска с простоквашей. Человек был в синей линялой майке, на которой выступили темные пятна пота, и я сразу понял, что двери были распахнуты сознательно. Лесной, настоянный на хвое и травах сквознячок, охлажденный в сырых ландышевых оврагах с бьющими ключами, проникал через гостеприимно распахнутую калитку в сени, кружился там, проскальзывал в комнату и, освежив потную широкую спину обедающего человека, улетал сразу в три раскрытых окна, хлопая тюлевыми занавесками. На другом конце стола пел маленький транзистор.
Человек не слышал, как я вошел. Я потоптался нерешительно у порога и кашлянул, но обедавший настолько был увлечен костью, что не услышал изданного мною деликатного звука.
– Здравствуйте, – сказал я негромко, чтобы не испугать толстяка.
От неожиданности человек выронил кость, и она шлепнулась в миску с простоквашей, взметнув заискрившийся на солнце гейзер брызг. Мне, очевидно, надо было крикнуть. Негромкий голос всегда пугает больше. Это я уж потом сообразил.
Человек повернул ко мне забрызганное простоквашей лицо. Лицо было приятным, хотя и изрядно расплывшимся. Наверно, сегодняшний натюрморт с четвертинкой не был случайным. Выражение лица у человека было удивленным и даже слегка испуганным.
