— Филипп, тебе, кажется, плохо? Что случилось? Ты на меня сердишься?
На неё! Ну не ангел ли?
— За что? — взяв себя в руки, воскликнул я. — За что?! Да разве на тебя вообще можно сердиться? Милочка, волшебница, да существует ли на свете человек, способный на тебя сердиться? Если так, то назови мне его имя, и он горько пожалеет о том, что родился. И даже о том, что его родители когда-то встретились. Если успеет.
— А если я скажу, что это мой папочка?
— Хм… Отеческий гнев не есть дурной проступок, но пункт воспитания, — переменил я тон. — Он проходит по другому ведомству… хотя, если сделаешь заявку, я рискну указать ему на неверный стиль поведения. Чем бы мне сие не грозило. Это из-за вчерашнего? — спросил я уже без кривлянья.
— Да. То есть нет. То есть не только… Не переживай, Филипп, я ему заявила, что ты мне нравишься, он и смягчился! — выпалила она вдруг. — И это правда.
— А… — сказал я и смущенно примолк, не зная как быть дальше. Как назло, на глаза мне попала Юлина записка. "Целую — сам знаешь, куда!" Да уж, знаю. Ситуация… Наконец я решился: — Сейчас же приеду.
— Не нужно, — сказала она поспешно. — Правда, не нужно. Поверь, тебя мои слова ни к чему не обязывают. Я знаю, у тебя есть женщина. И слава Богу… наверное. Ты — мужчина, а я — девушка…
Мне тут же вспомнилось Прутковское: "Ты девица; я мужчина…" — "Ну, так что же впереди?" Но, памятуя о его же: "Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны", — я крепко прикусил язык.
— …Зато у меня есть принципы, — горячо говорила между тем Милочка, — с которыми привычная для тебя жизнь не состыкуется. А идти против них я пока не готова. Прости, что всё это я тебе говорю так по-дурацки, по телефону. — Она вздохнула. — Но мне так легче и проще. А теперь к делу. Игорь Игоревич просил передать, что… так, сейчас вспомню… Ага! Что осины и ёлки ждут, что в деревню, в глушь лежит твоя дорога, и что время исключительно дорого. Как понимаю, это означает, что увидимся мы не скоро, — добавила она как будто с облегчением. — Наверное, так будет лучше. Да, значительно лучше. Счастливого пути, Филипп.
Не успел я ответить, как Милочка повесила трубку.
За ананасы Анжелика меня чуть было не поколотила. Но, поразмыслив, решила, что человек без чувства юмора достоин всяческого сожаления и помиловала. После чего, почти без перехода, бросилась обнимать, жарко целовать, сообщая, что невероятно счастлива. Что счастливей её никого в целом мире нет.
