С каникул я вернулся на две недели раньше начала занятий. Всё это время посвятил одному — выбиванию в личное пользование комнаты, свободной от сожителей. Всеми правдами и неправдами, лестью, пламенными речами, жалобными стонами, подкупами явными и косвенными мне удалось добиться своего. Комнату мне предоставили на этаже семейных студентов. Разумеется, в ней были прописаны ещё два паренька (меньше никак не выходило), но они присутствовали в ней только формально. Один снимал благоустроенное жилье со столованьем и прачечным обслуживанием в городе, за немалые деньги. Он был отпрыском состоятельных провинциалов. Другой жил, а вернее, сожительствовал, с «матушкой». Для непосвящённых: со старшей, чем он сам, любовницей, обременённой к тому же ребёночком. С сыном богатых родителей проблем не возникало; к альфонсу же приходилось наведываться раз в месяц, дабы распить совместно бутылочку винца. Иначе он, истосковавшись по студенческой вольнице, мог заявиться с этой самой бутылочкой в гости. Как водится, в наиболее неподходящее для того время.
Дела учебные сразу пошли на лад, удалось справиться и с чехардой половой жизни. Постоянной подружки пока не находилось, однако с беспорядочными контактами было покончено навсегда.
Под занавес третьего курса, когда взоры мои прояснились окончательно, я разглядел ЕЁ. Мы и раньше встречались, как-никак общага — она вроде казармы: все всех знают хотя бы в лицо. Но я, привыкший к лёгким победам над уступчивыми озорницами, считал Ольгу страшной задавакой, с которой мне ничего не светит. Она была девушкой открытой, общительной, щедро одаренной по всем статьям. Стройна, гибка, грациозна в движениях, крайне привлекательна лицом — серые глазищи, небольшой нос идеальной формы, брови вразлёт, необычно очерченный рот с приподнятыми в постоянной полуулыбке уголками красивых губ. Но в то же время была она как бы над всеми. От неё исходил какой-то непонятный магнетизм, будоражащий синапсы, отвечающие за сферу любовного томления, заставляющий чувствовать себя мужчиной-героем, мужчиной-рыцарем, поэтом; было в ней что-то колдовское, царственное, что ли, — словно неуловимый отблеск изначальной чувственности праженщины Лилит. Парней возле неё вилось предостаточно, гораздо больше, чем хотелось бы мне. К счастью, всех их она умела держать на расстоянии. Или, скорее, на привязи. На этаком незримом волшебном ремешке — потянет еле-еле, и породистый волкодав танцует на задних лапках, с обожанием заглядывая ей в глаза, цыкнет — и вот он уже послушно трусит за ней следом, в глубине души лелея безумную мечту облизать руки прекрасной хозяйки. Мне иногда казалась что она — ведьма.
