– И потом, пойми, Бобо, мы ведь помогаем людям. Эти несчастные ребята так бы и коченели на кладбище, если б мы не позаботились. Они мало-помалу превращались в законченных отщепенцев, а мы им дали место под солнцем, хоть и плохонькое. Кваме говорит, что теперь посылает деньги домой. То есть богатеем не только мы с тобой, но и нуждающиеся семьи в третьем мире. Поэтому я уверен, надо продолжать. – Он тепло улыбнулся. – Это мне напомнило кое о чем. Передай Антонелле благодарность за узел с вещами, который она прислала.
Бобо резко поднялся, будто все наконец решил:
– Va bene, – заявил он. – Ладно, будут им еще две тысячи ящиков.
Затем, пригладив тощий вихор, предложил выпить по чашечке кофе. Морриса это почти привело в замешательство: так бывает, когда человек вдруг получает то, чего долго и упорно добивался. Может, парень все-таки не испытывает к нему ненависти?
Они оделись, вышли из офиса, обогнув добермана, по счастью, сидевшего на цепи, и проехали с километр до маленького кафе в Квинто. За чашкой капуччино Бобо вполне невинно болтал о пустяках, ковыряясь ложечкой в шапке взбитых сливок. Моррису никогда не нравилось бить лежачего, и теперь он охотно разделил благодушный настрой, заедая его бриошью с заварным кремом. Здесь в любой деревенской забегаловке, заметил он вслух, подают такой кофе и сладости, каких в Великобритании нигде не сыщешь. Не говоря уже о культуре обслуживания, врожденном умении подчиняться, а это ведь и есть цивилизация.
– И знаешь, Бобо, – добавил он с несколько преувеличенным восторгом, – я по-хорошему завидую вам, итальянцам, вашей культуре и истории. Англичане так вульгарны…
С полминуты Моррис смаковал свое щедрое самоуничижение. Затем Бобо сказал:
– Кстати, об англичанах. Антонелла мечтает выучить английский.
– О, буду рад ей помочь, – к Моррису немедленно вернулась бдительность. Разумеется, было бы крайне невежливо с его стороны не дать понять, как он рвется приносить любую пользу. По крайней мере, пока отношения остаются на этом уровне. Ты мне – я тебе.
Бобо усмехнулся, но как-то бледно и криво.
– Вообще-то, она уже нашла себе репетитора.
– Отлично, – пожал плечами Моррис. На самом деле он вовсе не горел желанием опять подыхать от скуки, давая уроки языка, на котором с облегчением перестал думать. В английском всегда ощущалась некая натянутость, даже вымученность, словно этот язык мешал ему чувствовать свое «я». Да и Антонелла как будто не производит впечатления блестящей ученицы, разве нет? Так пусть с нею возится тот, кто нуждается в деньгах.
