– Я бы так хотел им чем-нибудь помочь, – без затей окончил Моррис свой рассказ.
Форбс только шевельнулся в ответ. В дорогу он надел будничный серый костюм, белую рубашку и галстук в цветочек. Запрокинутое лицо казалось скорее припорошенным пылью, чем выбритым. Морщины так глубоки, что в них, должно быть, набивается грязь. Волосы, похоже, спрыснутые лосьоном, отливали серебром.
– Я давно собирался, как только разживусь кое-какими средствами, помочь им, – Моррис с удовлетворением улавливал в своем голосе материнские интонации.
Бедная мать без остатка отдавала себя церковной благотворительности; папочка, конечно же, плевался, хотя мерзавцу ее увлеченность была только на руку. Матери постоянно не было дома – то с безногими возилась, то собирала деньги на слепых, а папа тем временем шлялся по бабам. Массимина тоже состояла в конгрегации молодых католиков, собирала старую одежду для бедных и все такое. Да, она была правильная девушка, не любила сидеть сложа руки… терпение и труд все перетрут. И не валялась в постели, дымя «Ротмансом», когда на носу – последний экзамен! Моррис в душе содрогался от гнева, но голос его звучал ровно: – Знаете, я всегда даю пару тысяч, когда они протирают мне стекла у светофора, или еще что-нибудь… Но чувствую, этого недостаточно. Тысяча-другая лир не решит все проблемы, ведь верно?
И миллион-другой тоже не решит, добавил он про себя. Помочь им может лишь работа, постоянный источник дохода. А его жена походя отказалась от денежной профессии архитектора. Моррис и не предполагал, что до сих пор так сердит на Паолу.
– Вот я и подумал, – продолжал он спокойно, – не найдется ли в ваших планах скромное место для этих несчастных?
Форбс наконец-то широко открыл глаза и заворочался на сиденье.
– Прошу прощения, э-э… я…
В тот же миг Моррис, повинуясь внезапному импульсу, снял с панели телефонную трубку – и нажал на кнопку. Аппарат выбрал нужный номер из памяти.
– Извините, я сейчас, – бросил Моррис Форбсу и тут же испугался, что задел собеседника, чьи познания и культура так нужны для успокоения томящейся души. Но ведь невыносимо все время держать в голове одно и то же!
Телефон тихо затренькал. Они приближались к развязке на Флоренцию и Рим со скоростью сто тридцать километров в час, не нарушая правил. Дисциплинированный водитель Моррис Дакворт слегка придерживал руль левой рукой, правой прижимая к уху плоскую коробочку дизайна Валентино. В трубке послышалось «Pronto», – уж очень невнятно; похоже, Паола пыталась что-то наспех прожевать.
