Набат над Москвой ширится, полыхают над старым городом красные облака; жестяные главы на многих церквах стали золотыми.
— Стрельцы тоже по нас!
— Их тоже жмали, — метятся!
Нашли палача. Палач не посмел перечить народу.
— Ходил твой кнут по нас, — нынь пущай по боярам ходит!
Палач пошел в Кремль; за палачом толпа — кто потрезвее. Стрельцы — те пошли во хмелю.
— Подай сюда Плеще-е-ва-а!
— Самого судить будем!
В деревянном дворце царя, видимо, решили судьбу царского любимца.
На обширном крыльце с золочеными перилами стоял матерый, ширококостный молодой царь[30] в голубом кабате с нарамниками[31], унизанными жемчугом. Близ царя — воевода Долгорукий: в черной бороде проседь, из-под густых бровей глядят ястребиные, желтые глаза. Князь одет по-старинному — в длиннополом широком плаще-коце, застегнутом золотой бляхой на правом плече. Сзади царя — кучка бояр.
Перед царем, кланяясь в землю часто и униженно, сверкая лысиной, ползал на коленях пузатый боярин с пухлым лицом и сивой бородой. Черная однорядка волочилась за ним, слезая с плеч.
— Государь! Государь! Служил ведь я тебе и родителю твоему — себя не жалел! Попомни услуги, — пошто даешь меня на поругание холопам? Гож я, гож еще! Тоже и буду служить псом верным, и службу где дашь — туда отъеду, и какую хошь службу положи…
Царь отвернулся, молчал.
Сказал Долгорукий резко и громко:
— Вор ты, судья! За службу кара.
— Бью и тебе челом, князь Юрий!.. Молви за меня государю слово, за душу мою постои, а я…
Круглые глаза князя глядели сурово на судью:
— Лазал перед государем с оговором, — нынь «молви»!
— Ой, князь Юрий! Пошто мне тебя хулить, ой, то ложь, князь!
— Подай сюда Плещея-а!
Долгорукий молодо и звонко сказал!
— Палача сюда!
Плещеев, подавленный, уткнув лицо в полу однорядки, плакал.
