– Хлопцы, скажите помощнику атамана, что я вас пропустил! – крикнул вслед молодой урядник, привстав на стременах. – Бог даст, еще погутарим!
Несмотря на ранний час, помощник атамана был на месте. Он и несколько стариков горячо спорили, отправлять ли наскоро сформированный из местных казаков отряд к Корнилову или нет.
– У нас в сторожевом охранении и сотни не будет! – доказывал старикам помощник – войсковой старшина. Что мне ваш сход? Оборонять станицу от красных вы, что ли, будете?
– А ты не шуми. Коли нужда будет, так и старики вооружатся. Старый конь борозды не портит! – отвечал ему ветеран с полной колодкой «Георгиев». А сход в смуту – закон, и ты его не замай!
– Мы с большаками пока не в ссоре, мабуть, и обойдется. А так и Корнилову подмогнем, и хаты свои сохраним, – убеждал другой старый казак.
– А как Корнилов с Алексеевым на Кубань уйдуть, а не в Зимовники, тоды чего? – упирался старшина. – Покладут там молодых почем зря. Тута хоть земля своя, донская…
– Господин войсковой старшина, к вам партизаны с Новочеркасска, полковника Чернецова, царствие ему небесное, отряда, – доложил казак-часовой.
Выслушав вошедших юношей, помощник покачал седеющей чубатой головой:
– Нешто можно так… Позор! Срам на все казачество! Один атаман сам себя порешил, другой утек и город сдал, людей покидав. Срам!
И, оборотясь на портрет Платова, висящий на стене, горестно заметил:
– Бедный Матвей Иваныч! Небось трижды в гробу перевернулся!
Определив партизан на постой и велев накормить, правление порешило отправить их завтра поутру вместе с делегацией Старочеркасского круга в Ольгинскую.
Круг приговорил нескольким уважаемым станичникам ехать в штаб Добровольческой армии и узнать доподлинно, куда собирается вести «своих кадетов» Корнилов. От этого зависело, даст казаков станица или нет.
«…Но особенно сильно меня поразил тот резкий контраст настроений здесь, в штабе Походного атамана, и в партизанском общежитии: у партизан – молодежь, глубокая вера, ни тени робости или сомнения, радужные надежды на будущее и полная уверенность в конечный успех, здесь же – старшее поколение с парализованной уже волей, охваченное черным пессимизмом отчаяния и крепким убеждением, что борьба с большевиками обречена на неудачу.
Наблюдая настроения в общежитии, я убеждался, что идеологические порывы вели молодежь к самопожертвованию и что боевая тактика большевизма, сопровождаемая всюду небывалыми жестокостями, вызвала горячий протест прежде всего со стороны молодых, поколение же более зрелое остановилось как бы на распутье…»
