Полковник Смоляков сильно осерчал на Алексея, после того как узнал о его боевых подвигах.
– Если бы у меня была гауптвахта, то сидеть бы вам, Лиходедов, на ней весь век, по всем правилам. Я же просил не лезть под огонь! Не так ли? Мне живые связные в штабе нужны, а не их трупы! А если бы связь разорвалась, а вас убило? Кто мне тогда бы доложил обстановку? А от этого, между прочим, много чужих жизней зависит. Себя не жалко, так других пощадите… Вы не Гектор и не Ахиллес, слава Богу, а конный ординарец!
– Господин полковник, – попробовал возразить Алешка, – у меня ведь даже коня нет.
Но Смоляков был неумолим:
– Это не оправдание. А был бы? Что, тогда вместе с Мельниковым в кавалерийскую атаку сорвался? Я и до него доберусь! Ишь, развоевались, соколы!
На самом деле Иван Александрович больше напускал на себя строгий вид. Так он пытался скрыть неподдельное волнение, которое испытывал, видя, как шестнадцатилетние мальчишки жертвуют собой, взваливая на свои плечи то, что не хотели брать многие прошедшие германскую войну офицеры – зрелые опытные мужчины, в большинстве своем спасающиеся в рядах донских дружинников.
Боевой дух станичников тоже оставлял желать лучшего. То они горели желанием победить врага или умереть, то вдруг начинали глухо ворчать о ненужности и бесцельности борьбы с большевиками, за которыми пошла «вся Россия».
В такие моменты достаточно было одной серьезной боевой неудачи, чтобы сход какой-либо станицы решал замириться с красными и губил на корню общее дело. И всему командованию, и Смолякову лично приходилось зорко следить за умонастроениями казаков, поддерживая в частях боевой дух и, по возможности, устраняя причины локального недовольства. Большую роль в сколачивании единого управляемого войска сыграло переименование Совета обороны во Временное Донское правительство. Власть выборным путем созданного органа никто не оспаривал, и военное командование черпало свой авторитет, согласовывая решения с ним.
Несмотря ни на что, коня Лиходедов получил. Отличный каурый жеребец со всей лошадиной амуницией ожидал его на улице перед станичным правлением. Каурого держал под уздцы пожилой казак-заплавец с лихо закрученными усами. Увидев Алексея, он улыбнулся щербатым ртом:
– Ну вот тебе, хлопец, и конек справный. Держи, его Тихий зовут, аккурат как наш Дон-батюшку. Береги боевого друга, не терзай почем зря. Хозяин его, Митрий, в сражении голову сложил, так шо он грустить могет. Но ты с ним совладаешь. Я гляжу, и конь не против.
