Заметив идущий от церкви рабочий патруль, Алешка и Шурка пошли в сторону Комитетской. Миновав Дворянские бани, друзья осторожно свернули за угол и остановились в начале аллеи, внимательно осматриваясь. Впереди, по Барочной, в сторону Политехнического института прошли конные мадьяры. Наверное, с эскадрон. А за ними, порыкивая, автомобиль с комиссарами. Прохожих не было.
– Пошли! Во-он там двор, – показал Пичугин и быстро-быстро засеменил вдоль стен и заборов.
– Да подожди ты, споткнешься, – окликнул Лиходедов, вспомнив, что его друг еще на подходе к рынку сунул очки в карман. Но Шурка успешно преодолел дорожку из неровно лежавших тротуарных плит и споткнулся только в воротах. Чертыхнувшись, он надел очки и уверенно прошагал в глубину двора, где жил дядя Ивана Александровича.
Постучал и назвал пароль.
Брякнула щеколда. Дверь открыл полнолицый пожилой человек с усами, как у западенца, – дядя полковника Смолякова.
– Тьфу, ты, Санька, угораздило ж тебя придумать! Никак не упомню, чегось энтот старикашка, помираючи, делал…
Выяснилось, что самого Ивана Александровича дома нет.
– Он же прямо перед вами вышел, не видали? – забеспокоился дядя. – В соседний двор собирался. Там тоже голубовцы стояли. Наши-то постояльцы, – он кивнул в окошко, – уже тю-тю!
– Соседние тоже домой подались! – раздался с крылечка радостный голос полковника. – Дождались-таки мы точки кипения!
Гимназисты обернулись. Позади них в шляпе и затертом штатском пальтишке с револьвером в руке стоял Иван Александрович. Борода Смолякова стала еще больше и гуще, а сам он заметно осунулся. Но глаза 2-го генерал-квартирмейстера, оглядывая гостей, озорно искрились.
– Ну, проходите и рассказывайте, не стойте на пороге, – заторопил он, принимая Алешкино пальто. – Как там Сорокин?
Пока красноармейский дядя полковника раскочегаривал самовар, Лиходедов и Пичугин успели почти все рассказать. Смоляков то удивлялся, то хмурился, сокрушенно качая головой, то улыбался, почесывая черную с проседью бороду.
Больше всего ему не понравилась история с немецким следом. Зато обрадовало, что груз удалось отыскать и перепрятать.
– Вами спасена моя офицерская честь, – сказал он, вставая и кланяясь партизанам. – Я в долгу перед вами, юноши. Хотя Ступичев пока не предстал перед судом чести, думаю, ваше слово, господа, значит ничуть не меньше письменных показаний немецкого шпиона. Особенно после ваших, Лиходедов, не побоюсь этого слова, боевых подвигов.
