А поздним вечером, когда над затихшим аэродромом царили сумерки, он возвращался на стоянку сообщить старшине Заморину сроки готовности самолета к утреннему вылету. Приближаясь, увидел колыхающиеся во мраке тени и, притаив дыхание, остановился. Два знакомых голоса плыли над ночной землей.
– Вы чудачка, миледи, если не можете положиться на мое рыцарское слово, – ласково говорил Пчелинцев. – Приношу торжественный обет, что, как только разобьем фрицев, приглашу вас в родную Рожновку. Вы знаете, что такое простое рыбацкое село на Волге? Это же сказка! Два окна выходят из нашей избы прямо на плес.
А Волга-матушка там широкая, непреодолимая, глазом не окинешь. Говорят, что только там в бурную ночь выплывает на берег золотая рыбка. Клянусь рыцарской честью, вам там понравится, миледи. Короче, я вас похищаю после войны и везу в Рожновку.
Высокая тонкая тень дрогнула в темноте, и Демин услышал приглушенный смешок.
– Ой, Леня, милый и добрый рыцарь! Времена похищений давно миновали. И чтобы ехать в Рожновку, понадобится согласие двоих: и похищающего, и похищаемой. Только тогда можно поймать золотую рыбку.
– А вдруг другой рыбак раскинет для нее невод? – засмеялась Зарема.
– Вы, оказывается, весьма коварны, миледи, – поникшим голосом пошутил Пчелинцев.
А Демин, одетый сумерками, стоял в нескольких метрах от них и думал весело: «Значит, мне показалось, значит, я ошибся… Но о каком другом неводе она говорила?
Неужели?..»
Что такое экипаж штурмовика ИЛ-2, прозванного гитлеровцами «черной смертью» за разрушительную мощь огня? Это пять человек. Их по штабному табелю перечислить недолго. Летчик, воздушный стрелок, механик самолета, моторист и оружейница. По всем командирским указаниям требовалось и на войне, чтобы каждый пилот непрерывно вел воспитательную работу в экипаже, добивался, чтобы подчиненный коллектив был настоящей боевой единицей. Это требовалось. Но всегда ли получалось? Нет, далеко не всегда. Уж слишком различны были условия, в каких протекала на фронте жизнь даже одного экипажа. Была прямая, отчетливо проведенная грань между теми, кто улетал в бой, и остающимися на земле. Мир ощущений, тревожных, острых, а порою попросту страшных, с которым на всем протяжении полета приходилось сталкиваться летчику и воздушному стрелку, был неведом механику, мотористу и оружейнику.
Только по рассказам летавших могли они представить, как трудно там, за линией фронта, как неприятно бывает наблюдать разрывы зенитных снарядов под зеленой плоскостью ИЛа и как сжимается от тревожного предчувствия сердце, если видишь за хвостом своего самолета острую хищную тень «меосершмитта».
