– Стой! Кто идёт? – послышался оклик солдата комендантского подразделения.
– Свой, – продолжая идти, ответил полковник.
– Стой, стрелять буду! Пропуск? – властно скомандовал часовой.
Полковник остановился и негромко сказал:
– Чека.
– Чита, – ещё тише отозвался солдат и мигнул фонариком: – Товарищ полковник! – смутился он. – Извините, не узнал в потёмках.
– Чего ж извиняться, молодцом. Хорошо несёте службу… А вы что позади топчетесь, товарищ капитан? – неожиданно повернулся он к следователю, также обнаруженному лучом фонарика.
– Я, товарищ полковник, так, пройтись перед сном…
– Неубедительно. Отправляйтесь спать. И… – в темноте прозвучали простые, совсем некомандирские слова – …и спасибо, Николай Иванович. К сожалению, в моей семье почему-то и шальные, и нацеленные пули щадят именно меня, старика. Идите…
Если бы Сидоренко знал, что после первого, убитого ещё на гражданской войне, Гаркуша сегодня потерял третьего и последнего сына, он бы, пожалуй, не удержался и по-сыновьи обвял этого пожилого и мудрого крестьянина. в полковничьих погонах.
Утром следователь имел заключительную беседу с дезертиром. Говорить, собственно, было уже не о чем: Петрову оставалось подписать протокол следствия и познакомиться с делом.
Когда эта несложная процедура была закончена и Петрова увели, на подоконнике, у стола Сидоренко, запищал телефон. Следователь, взял трубку и услышал всегда недовольно-брюзжащий голос майора Окунева – «параграфа», как его в шутку прозвали офицеры за канцелярскую педантичность и сухость. Сейчас Окунев замещал отлучившегося по делам начальника Сидоренко – полковника Серебрякова.
– Товарищ Сидоренко, вы закончили работу по приказу № 094/09?
Сидоренко покосился на лежавшее перед ним дело.
– Да. Почти. Через час доложу вам.
– Давайте кончайте. Я жду в десять ноль-ноль. Только подшейте поаккуратней и не забудьте вложить реестр вещей согласно инструкции…
– Слушаюсь. – Сидоренко положил трубку и вернулся к делу.
Однако к десяти ноль-ноль следователь к. Окуневу не явился. Уже приготовившийся было идти и в последний раз просматривавший вещи арестованного, Сидоренко нашёл за подкладкой потрёпанной полевой сумки Петрова тоненькую золотую пластинку. Некогда вытравленная на пластинке надпись стёрлась, и явственно выделялась лишь дата: «1.ІІІ.36».
Стоимость этой безделушки была столь ничтожна, что мысль о хранении её как ценности, а тем более – о краже, отпадала сама собой. Повертев пластинку в рунах, Сидоренко заметил на её обратной стороне следы крепёжных штифтиков. «Откуда-то содрана… Зачем он её так тщательно хранил?..» – подумал капитан, по опыту следователя хорошо зная, что «просто так» ничего не бывает.
