— Это очень грустно, Александр Александрович. Я выражаю вам самое глубокое соболезнование, но война есть война…
— Скажите, господин Кияткин, только вполне откровенно, вам кого-нибудь уже удалось уговорить уехать за океан? Или это коммерческая тайна?
— Почему же? Я охотно назову вам несколько фамилий после того, как вы дадите согласие. А пока, извините, не могу. И должен вас, если хотите, порадовать: многих из тех, кто очень хотел бы уехать, мы не приглашаем. Заверяю — вы окажетесь в солидном обществе.
Зазвенел телефон. Пухов снял трубку:
— Да, это я… Беседую с одним господином… Конечно, не помешаете, буду рад.
Пухов положил трубку и, увидев вопросительный взгляд Кияткина, улыбнулся:
— Через несколько минут Феликс Эдмундович лично подтвердит вам, что я был в ВЧК.
— Александр Александрович! — умоляюще произнес Кияткин и взволнованно заходил по комнате. — Иногда я теряюсь, не зная, когда вы говорите всерьез и когда шутите!
— Сочувствую вам. Юмор, к сожалению, не до каждого доходит. Считайте, что я говорю вам всерьез.
— Непостижимо! И вы не будете возражать, если я хоть взгляну на него?
— Ну как я могу отказать вам, господин Кияткин, — ответил Пухов, беря с книжной полки книгу потолще для ненасытной буржуйки.
— Извините, Александр Александрович, за столь позднее вторжение. Выяснилось, что завтра буду очень занят. Не сердитесь, если нарушил и ваши планы.
Кияткин встал, поклонился. Дзержинский внимательно посмотрел на него, подал руку:
— Дзержинский.
— Кияткин, американский инженер.
— Понимаете, Александр Александрович, только вы ушли, ко мне приходит этот молодой человек, — Дзержинский кивнул в сторону Андрея, — и взволнованно говорит, что не успел возвратить вам очень дорогую вещь, судя по дарственной надписи, вашу.
Андрей смущенно подал профессору злополучный портсигар.
— Большое спасибо. Память о сослуживцах. Теперь портсигар вдвойне дороже — благодаря ему познакомился с вами… Лидуша!
Пухов представил жену. Сняв с буржуйки чайник, она весело сказала:
— Я могу устроить чай. Воду пустили. Ненадолго, но пустили.
Кияткин насмешливо произнес:
— Боже мой! Как мало человеку надо! Пустили воду — и Лидия Николаевна, супруга крупного ученого, хорошо известного даже за границей, в Америке, уже рада. Вам это не кажется, господин Дзержинский, унижением личности?
Дзержинский усмехнулся:
— А вы знаете, господин Кияткин, я с вами полностью согласен. Отсутствие воды действительно унижает. Нельзя вымыть руки после того, как прикоснешься к чему-нибудь грязному. Но мы, большевики, всегда и во всем ищем первопричину. В данном случае, почему нет воды? Почему в России голод? Почему столько бездомных детей?
