Трибунал загасил сигарету, характерным движением провел большими пальцами под широким ремнем от пряжки к бокам и направился к байку. За ним потянулись остальные Бешеные, на ходу надевая шлемаки и натягивая перчатки.
— Ас этим что делать?
Слегка оклемавшийся воренок сидел, опершись о землю, сплевывал кровь и косился на валявшегося рядом подельника.
— Может, подвесим его на дереве? — тряхнув давно немытой гривой, предложил длинный и тощий оппозитчик в косухе, украшенной грязными прапорщицкими аксельбантами. — На кой он нам теперь сдался, карлик хренов?
Предложение показалось занятным, и его встретили довольным гулом. «Карлик хренов» задрожал и, по-футбольному скрестив руки, прижался к дереву.
Стая выстраивалась в походный порядок. Остальные тоже потянулись к байкам. О предложении «подвесить» забыли. Воренок отполз под забор, не веря удаче и отмечая путь кровавыми плевками.
К Стае подошел увешанный конфедератскими флагами владелец древнего К-750, интимно наклонился к уху Барона и сообщил:
— Спасибо за помощь. Так и есть, там труп. Барон непонимающе взглянул на Конфедерата.
Тот торопливо объяснил:
— Кто-то в бак дохлую мышь засунул. Или сама заползла, когда я к выезду готовился. Я закрыл крышку бака, а она там осталась…
И с восхищением закончил:
— Ну и нюх у тебя!
Барон скривился с отвращением, сорвал с места Софтейл и ушел вслед за Стаей.
Бешеные возвращались на Воробьевы горы. Оставалось взглянуть на рассвет.
Вышли на ровный участок. Почуяв приличный асфальт, ХаДэ встал колом. Кей отпустил рога руля и полез в карман. Вытащил леденец на палочке. Байк двигался сам по себе. Кей разорвал пеструю целлофановую обертку и отправил круглый шарик в рот. Теперь можно взяться за рога, посасывать конфетку и предаваться собственным мыслям.
Миновали длинную череду одинаковых пятиэтажек. Кей вырос в такой же, в Свиблово, районе пенсионеров и алкоголиков. Жизненный уклад здесь запрограммирован на тихое загнивание в обществе себе подобных. Работа с девяти до шести и водка с шести до «пока деньги есть». Сами собой складывались семьи, так же, сами собой, рождались дети, сменявшие взрослых, умерших от белой горячки или погибших при дележе. Не возникало вопроса — нравится такая жизнь или нет.
«Все так живут» — эти слова сближали и успокаивали.
На первом этаже в доме Кея проживал Паша — мастер запоя, он же гений бачка и унитаза, трудившийся в районной конторе по обслуживанию канализации. Паше нравился немногословный подросток с пятого этажа. Он сказал Кею, что тот умен не по годам и однажды станет старшим диспетчером в Пашином сортирном учреждении. В его представлении Кей, «как все», должен много пить и умереть, подавившись собственной блевотиной, в пойме реки Яуза, на одном из первых весенних шашлыков.
