Вон она, выходит из дома тети Ди с корзиной для покупок. Мы поспешно ползем из тайника, мелкие ветки царапают лицо, сандалии Кита скребут землю перед моим носом, давят мне пальцы… Вот мы уже на тротуаре и, соблюдая дистанцию шагов в двадцать, на удивление бесшумно следуем за ней до угла…
Она нас не заметила. Мы сворачиваем за угол, почти ни на миг не теряя ее из виду…
Она уже идет мимо баков для свиней. Мы останавливаемся и смотрим ей вслед, не решаясь двинуться дальше, не решаясь вздохнуть или моргнуть. Надо же собственными глазами увидеть этот фокус от начала до конца! Она идет себе и идет, так же неспешно, так же уверенно. Уходит дальше и дальше. Постепенно становясь все меньше и меньше…
Мимо почтового ящика в конце… за угол…
К магазинам, как все прочие местные жители.
Дни идут, ничего нового не происходит. Уроки в школе, опять уроки и опять; непременные стычки с Джеффом да изредка долгие часы нудной бесплодной слежки.
Как-то вечером, сидя в засаде, мы видим, как мать Кита выходит на улицу с письмами в руках. Не заходя к тете Ди, минует ее дом. Мы, не спуская глаз с объекта наблюдения, мчимся на угол… Она не спеша подходит к почтовому ящику и спокойно опускает в него письма. В другой день – наверное, это была суббота – она выходит из дому с корзинкой для покупок, сворачивает к сестре… и появляется вновь вместе с тетей Ди и Милли, сидящей в прогулочной коляске. Мы бежим к углу… Вон они, самым непримечательным образом удаляются по Аллее.
Однажды мы даже крадемся за ней из магазина в магазин. Видим, как она стоит в очереди в зеленной, как заходит в булочную и к мануфактурщику, идем за ней по пятам обратно в Тупик. Никаких признаков ракеты или машины времени не заметно.
Идет дождь, и мать Кита не пускает сына гулять. Дождь прекращается, и мы без всякой охоты, зевая и пререкаясь, сидим под мокрыми кустами. Мне ясно, что Кит уже не верит моему отчету о том, как его мать непостижимым образом испарилась во второй раз, хотя прямо он ничего такого не говорит. Я сам уже сомневаюсь, что видел это своими глазами. Да и первое исчезновение, которому мы были свидетелями, постепенно отошло в ту область прошлого, где загадочные события уже не удивляют и не требуют безотлагательной разгадки. Мы начинаем воспринимать его как нечто само собой разумеющееся, вроде чуда с хлебами и рыбами или того куста, что горел огнем, но остался неопален.
Иксы и восклицательные знаки тоже ушли во мглу прошлого. Превратились в руны какого-то древнего текста. Поскольку в военные годы летние каникулы стали чуть ли не вдвое длиннее, солнце садится все позже, когда нам давно уже пора спать, и само понятие ночи теперь кажется таким же далеким, как темное Средневековье, а фазы луны – не менее отвлеченным предметом, чем по́дать и десятина.
