А мой отец, начав допытываться, хочет вызнать про мою жизнь досконально все. Тихо и внятно он ведет бесконечные расспросы: теперь мне легче ладить с другими ребятами? Они меня больше не обзывают? Дело в том, что однажды я поинтересовался у матери, что такое «жид». Не говоря ни слова, она просто втолкнула меня в столовую, где за обеденным столом, заваленным рабочими бумагами, расположился отец, и велела мне повторить вопрос. За ту минуту я, разумеется, успел понять, что «жид» явно принадлежит к обширной категории вещей, о которых ни под каким видом нельзя говорить вслух. А я-то ведь по звучанию решил, что слово это связано с чем-то жидким… Отец долго смотрел на меня – точно с таким же выражением лица он слушал мой рассказ про «ливреев» в «Тревиннике».
– Тебя кто-то так назвал?
Я поспешно замотал головой, чувствуя, что лицо заливает краска.
– Кто-то из одноклассников? – продолжал отец, не отводя внимательного вгляда.
– Нет.
– Что еще говорили?
– Ничего.
Он вздохнул и потер глаза, как делал в минуту усталости.
– Не обращай внимания, – наконец произнес он. – Выбрось из головы. Брань на вороту не виснет, так? А если кто-нибудь еще раз обзовет, сразу сообщи мне, я поговорю с учителями.
– Да нет, – уверяю я, – никто меня не обзывает.
Но отец не унимается: с кем из одноклассников я подружился? Кто мой любимый учитель? Вошел ли я во вкус естествознания?
А я зато никак не пойму, что плохого, если я ухожу из дому в пятницу вечером. Есть и другие загадочные вещи. Почему мой отец в жизни не убил ни единого немца? Почему никто из наших родственников не служит в Королевских ВВС? Почему у нас такая странная фамилия: «Уитли»? Почему нам нельзя называться как-нибудь иначе, вроде «Хейуард»? Что-то есть в нашей жизни печальное, только откуда она, эта печаль, не ясно. Частенько, вернувшись из школы, я обнаруживаю, что в залу меня не пускают, потому что там сидит какой-то унылый незнакомец, молча поджидает отца, а потом ведет с ним невеселую беседу, которую нам с Джеффом строго-настрого запрещено подслушивать.
Уже скоро пора спать, а я только выскальзываю наконец из лап моей незавидной родни и сломя голову мчусь из дому прочь. Из калитки я выскакиваю с такой скоростью, что едва не налетаю на мать Кита. Она неторопливо идет по нашему Тупику. Мы останавливаемся как вкопанные, изумленные второй неожиданной встречей; оба обескуражены, словно столкнувшиеся нос к носу тигр и охотник на крупного зверя.
