– И вы все это тащите? – спросил Джаг, указав пальцем на вереницу вагонов.
– А ты что, собираешься толкать сзади? – не дожидаясь ответа, машинист исчез.
Оставшись один, Джаг снова принялся рассеянно созерцать массивное механическое сооружение, ощетинившееся разнокалиберными трубами, которые, подобно венам и артериям, густой сетью обвивали блестящий корпус паровоза. Невидимое сердце пульсировало под его черным панцирем, управляя целой системой рычагов и поршней, поблескивающих маслом и готовых в любой миг вывести стального зверя из его ложного оцепенения.
– Всем строиться! – завопил охранник. – Быстро стать в строй!
Встрепенувшись, Джаг поторопился побыстрее примкнуть к своей группе. Он успел вовремя: рабы уже входили в загон под дырявый навес. Там стоял старый, отживший свой век, вагон, переоборудованный в жилье, откуда, на ходу застегивая штаны, вышел какой-то тип в рубашке с засученными рукавами. За ним появилась женщина с красным кружевным боа вокруг шеи. Соски ее грудей были покрашены синей краской, низ живота выбрит.
– Эй, Отис! Ты забыл это, – крикнула она, бросив ему вслед куртку.
Визгливо засмеявшись, женщина закрыла дверь, в то время как Отис заканчивал приводить себя в порядок, поглядывая на свежее пополнение.
В этот момент где-то вдалеке зародился неясный гул, который вскоре перекрыл крики людей и ржание лошадей. Гул приближался, и вскоре стало ясно, что это одно слово, передаваемое из уст в уста со скоростью горящего бикфордова шнура. Надраенный до блеска медный колокол впереди локомотива зазвенел, и вскоре ему стали вторить пронзительные свистки паровоза.
Вихрем примчался один из охранников и обратился к человеку, который надевал куртку.
– Кавендиш! Вернулся Кавендиш!
И тогда наступила тишина. Все – рабы и охранники – смешанной толпой хлынули на перрон. Вдалеке показался запыленный с головы до пят всадник верхом на чисто-гнедой лошади.
Джаг тут же вспомнил о Патче. На какое-то мгновение у него сжалось сердце, и он почувствовал в желудке сосущую пустоту.
Механики и охранники высыпали из поезда, вскарабкались по насыпи и выбежали на перрон. Всеобщая суета вернула Джага к реальности.
Патч умер в том поганом борделе – последнем гнезде порока и греха на границе Соленой Пустыни, – безжалостно застреленный Баскомом, а он сам стал теперь всего лишь рабом, ожидающим решения своей судьбы.
Теперь всадника можно было рассмотреть получше.
Одетый в кожаную куртку, украшенную бахромой, с наброшенным на плечи меховым плащом и кожаными поножами, доходящими до талии, обвитый патронными лентами, всадник, казалось, слился воедино с лошадью.
