Перейдя Друенцию, Ганнибал легко достиг подножия Альп. Молва всегда и всё преувеличивает, и воины, казалось, были готовы ко всему, но тут, увидев вышину гор, снега, теряющиеся в облаках, убогие хижины, прилепившиеся к скалам, тощий, высушенный стужею скот, грязных людей, обросших волосами и бородой, – увидев это собственными глазами, они ужаснулись.
Войско начало свой первый подъем, и тут же на холмах, что нависали над склоном, по которому карабкались карфагеняне, появились горцы. Если бы они выбрали другую, лучше укрытую позицию, то смогли бы ударить совершенно неожиданно и учинили бы настоящее побоище. Ганнибал отдал приказ остановиться и выслал вперед галлов, которым эти места были знакомы. Когда разведчики доложили, что горцы прочно закрыли подход к перевалу, он велел разбить лагерь прямо на склоне.
Те же галлы-разведчики, мало чем отличавшиеся от горцев и хорошо понимавшие их язык, незаметно смешались с ними, завели разговоры и вскоре выведали, что на ночь все расходятся по домам, бросая свои посты. Утром Ганнибал придвинулся вплотную к холмам, словно бы намереваясь днем пробиться к перевалу силой. День прошел в этих обманных попытках сбить противника с его позиций, а к вечеру карфагеняне вернулись в прежний лагерь. Ганнибал не отрываясь наблюдал за холмами и, как только убедился, что защитники ушли, оставив лишь редкие и малочисленные караулы, немедленно с несколькими отрядами пехотинцев занял все высоты.
На рассвете пунийское войско снялось с лагеря. Проснулись и горцы и направились было ко вчерашним своим постам, как вдруг обнаружили, что часть неприятелей захватила их твердыню, а другая часть движется по тропе, огибая склон.
Сперва они оцепенели от удивления, но потом, видя суматоху и беспорядок на тропе, видя, что люди в страхе теснятся, мешая друг другу, а кони обезумели вконец и рвут поводья, сообразили, что надо только усилить это замешательство, и враги погубят сами себя. И вот они сбегают вниз, не разбирая дороги, и пунийцы уже борются и с узостью ненадежной тропы, и с врагами одновременно и больше поражают друг друга, чем неприятелей, потому что каждый думает только о себе – как бы поскорее увильнуть от опасности самому.
Больше всего вреда причинили карфагенянам собственные кони. Они были насмерть перепуганы разноголосым криком, который усиливало и многократно повторяло эхо в горных долинах, и любая рана, даже совсем легкая, приводила их в совершенное неистовство; они сбрасывали тюки с поклажей, сталкивали с тропы погонщиков, и всё летело в бездонную пропасть; немало разбилось и воинов.
