Бивер подошел к двери, вытирая рот и бороду комком туалетной бумаги. Бензоколонка была закрыта и тускло освещена, и откуда-то из его логова за конторой доносился, крутясь водоворотом, показательный мотивчик сороковых годов. Комбинезон Бивера расстегнут до пупка, открывая подпрыгивающие груди, прикрытые только тонкой и растянутой майкой. Он отпер стеклянную дверь и приоткрыл ее ровно настолько, чтобы можно было просунуть туда голову.
– Кто поет? – спросила Джорджи.
– Этель Мерман.
– Ты человек-загадка, Бивер.
– Я – он и есть.
– Уверен, что не продашь мне эту машину? – спросила она, протягивая ему ключи от грузовичка «И-Эйч».
– Высечено на камне.
– Мне позарез, ты же знаешь.
– Лучше возвращайся домой, Джордж.
– Господи, а где же это? – пробормотала она.
– Джим за сегодня уже два раза заезжал. Говорит, у него плохие новости. Ты должна поехать.
– Бивер, он сам по себе – плохие новости. Ты его не знаешь.
– О, я его знаю.
Вечерний воздух был тяжел от йодистой вони водорослей. На дворе Бивера в свете фонарей вились несколько чаек. Звук моря был похож на ровный шум автострады. Джорджи подумала о своей скромной коробке с имуществом, оставшейся дома.
– Вот, – сказал Бивер, вытягивая волосатый кулак. – Пусть ключи несколько дней побудут у тебя. Я погляжу, что бы тебе такое продать.
Джорджи шагнула вперед и поцеловала его в седую щеку.
– Как-нибудь, – сказала она, – тебе придется рассказать мне историю своей жизни.
– Ладно, только дай мне время просмотреть наброски к мемуарам.
Поднимаясь к дому, Джорджи увидела «Крузер» Джима, стоящий в ярко освещенном гараже, и по пути повернула выключатель. Джим сидел перед мерцающим телевизором с газетой и сводкой погоды на коленях. Его лицо было синего цвета – невозможно было сказать, от телевизора или переутомления. Несмотря на то что все окна были открыты, в доме пахло яичницей с ветчиной. Море мерцало в лунном свете.
– Сядь, Джорджи.
– Я постою.
По правде сказать, она чувствовала такую слабость, что вполне могла бы лечь прямо здесь и уснуть.
– Сядь.
– Я никогда не прощу тебя, – пробормотала она.
– Ну а я и не собираюсь вымаливать у тебя прощение.
– Я хочу, чтобы ты это прекратил. Пусть он будет.
