– Ты его испугала, – говорит Фокс, пытаясь не рассмеяться.
– Ему делали прививки?
– Единственные прививки в этой местности – это свинцовые пули, леди.
– Не называй меня леди, черт тебя дери!
– Ладно.
Он поднимает ее и целует волосы. Она вытирает глаза о его руку.
Джорджи молча шла за ним к куче камней. Желтый песок был мягок и прохладен в тенях, которые простирались от остроконечных башенок. Вокруг камней росли желтосмолки, и их широколапые листья подрагивали на ветру.
– Приходил сюда мальчишкой. Птичка тоже любила это место. Моя племянница. Вот, смотри.
Он взобрался на самый высокий камень и что-то вытащил из-под него. Потом помедлил.
– Просто жестяная коробочка, – сказал он. – Ее маленькие секреты.
Он ставит коробочку обратно, не открывая, и кажется, что он смотрит на нее смущенно и расстроенно.
– Было одно место, – сказала Джорджи не только из жалости, но и из солидарности. – Место, где я застряла. Далеко на севере.
– Как застряла? – спросил он.
– В лодке. На суше, ни больше ни меньше. Там был остров и мангровые деревья, баобабы, птицы. И у меня было чувство дежа-вю, будто бы я всю жизнь знала это место.
– Так ты морячка?
– Если бы я была морячка, мне не пришлось бы два дня сидеть в глине.
– Покажи мне как-нибудь. В атласе.
– Коронация. Залив Коронации.
– И это далеко к северу?
– В тропиках.
Он снова улыбнулся, и Джорджи поняла, что, хотя она каждую минуту и направляется обратно в Уайт-Пойнт, она все равно хочет его. Нельзя доверять таким импульсам.
– Что будем делать? – спросила она.
– Кто его знает?
– Мы должны бы пожалеть, что встретились.
– Да уж.
– Ты можешь мне доверять.
– Я буду. Черт, мне придется, – сказал он. – Только будь осторожнее.
– Но что мы будем делать?
– Жизнь – она длинная.
– Что это значит?
– Я никуда не еду.
Тени камней теперь сомкнулись, как лабиринт, у их ног, и пес, высунув язык, часто задышал; а Джорджи размышляла над тем, как ничтожно мала вероятность того, что у них что-нибудь получится. Несерьезно было и думать об этом как о чем-то большем, нежели интерлюдия; простое происшествие, которое нужно просто оставить позади.
* * *
Она уходит, и Фокс отправляется обратно вдоль реки, пес бежит за ним. Он не понимает этого импульса, но что-то тянет его из дому, он вынужден пройти по своим следам, по пути, который они проделали сегодня. Что это за спотыкающееся, ныряющее ощущение, что за паника, которая сменяется новым приступом фатализма? И это возвращение… Не есть ли это своего рода ритуал очищения? Какая-то часть Фокса полагает, что этот обряд сможет вернуть ему безопасность и одиночество, которое он ощущал двадцать четыре часа назад. Вся эта работа, тяжелое самоотрешение – все испаряется, когда он стоит там.
