Я щурился, привыкая в полумраку. Это были сени. А тьма стояла потому, что окна с засовами, расположенные высоко, под самым потолком, были слишком малы. Человек же, впустивший меня, походил скорее на простого кузнеца, чем на изящного ювелирных дел мастера, и мне сразу стало ясно, что он тут скорее стражник, чем привратник. Он фыркнул, когда я сообщил ему свое имя, и жестом велел следовать за собой. Проходя по полутемной комнате, я услышал приглушенный звук. Какое-то беспрерывное постукиванье и позвякивание, металлический звук, не ровный, но настойчивый, доносившийся как будто от дальней стены. Что это такое, я не мог понять.
Маленькая боковая дверь вела на узкую лестницу, а та в свою очередь привела нас на верхний этаж. Снаружи дом казался нежилым и мрачным, но на втором этаже обнаружились удобства большие, чем даже во дворце, откуда я только что явился. Меня провели в первый, судя по всему, из многих просторных, светлых покоев. Это была явно приемная горница, дорого обставленная. На стенах висели искусно вытканные ковры приглушенных золотых и зеленых тонов, и мне подумалось, что их, похоже, привезли из франкских земель. Стулья были простые, но дорогие, на столе лежал узорный ковер — такой манеры я никогда еще не видел. Фигурные бронзовые подсвечники, даже несколько стеклянных пластин в окнах — вместо обычных роговых, — говорили о богатстве и сдержанном хорошем вкусе. Один-единственный человек сидел в комнате у стола — старик, спокойно евший яблоко.
— Значит, это тебя прислала королева, — сказал он. Судя по платью и манерам, он был хозяином заведения.
На нем была темно-серая рубаха старинного кроя и удобные просторные штаны. На ногах сильно поношенные, но красивые вышитые домашние туфли. Стоя, он вряд ли бы достал головой до середины моей груди, а заметив, как он клонится вперед, я понял, что он очень стар. Голова втянута в плечи, а рука, державшая яблоко, — в старческих пятнах. Однако его маленькое, узкое лицо со слегка крючковатым носом и глубоко сидящими глазами оставалось юношески-розовым, словно он никогда не подставлял его ветру и дождю. Волосы, которые он сохранил, несмотря на возраст, были совершенно белыми. На вид он очень неплохо сохранился. Его водянистые ярко-синие глаза, совершенно лишенные какого-либо выражения, проницательно смотрели на меня.
— Ты что-нибудь понимаешь в ювелирном деле и металлах высокой пробы? — спросил он.
Я уже был готов сказать этому изящному человеку-гному, что прожил два года в ирландском монастыре, где мастер ремесленник выделывал во славу Божью выдающиеся вещи — ковчеги, столешницы, епископские кресты и прочее, — выделывал из золота и серебра, выкладывал эмалью и драгоценными камнями. Но, взглянув в эти безучастные наблюдательные глаза, я решил ответить только:
