— Не разрешай ловчей птице есть слишком много от добычи, а то она больше не захочет в этот день охотиться, — учил меня Эдгар.
Он тоже подбежал, в восторге от сцены, разыгравшейся на глазах у Эльфгифу.
— Лучшего и быть не может, — радовался он. — Никакой сапсан не способен на такое. Только кречет станет преследовать и преследовать свою добычу и никогда не остановится. — А потом не удержался и добавил: — Совсем как его хозяин.
Но охота была не главной причиной, почему я запомнил эти прекрасные вечера. Охота уводила нас далеко по болотистым пустошам, и через час-другой, когда мы оказывались на безопасном расстоянии от служанки, стерегущей лошадей, Эдгар отставал или направлялся по другой тропе, предусмотрительно оставляя нас с Эльфгифу наедине. Тогда мы находили спокойное место, укрытое высокими болотными растениями и травами, я усаживал Хаброк на временный насест — гнутую ветку, которая, будучи притянута к земле, образовывала дугу. И здесь, пока сокол спокойно сидел под своим колпачком, мы с Эльфгифу любились. Под сводом английского летнего неба мы пребывали в своем собственном блаженном мире. А когда Эдгар решал, что пора возвращаться в бург, он шел обратно, и мы слышали издали, как он приближается, тихо позвякивая соколиным колокольчиком, предупреждая нас, чтобы мы оделись и были готовы к его появлению.
Во время одной из таких соколиных охот — это была, наверное, третья или четвертая наша с Эльфгифу совместная прогулка по пустоши — мы наткнулись на брошенный шалаш, стоявший на сухой косе, выдававшейся в топь. Кто соорудил это укромное жилище из переплетенных трав и вереска, совершенно неизвестно, вероятно, какой-нибудь дикий птицелов, ходивший тайком ловить птиц в топи. Во всяком случае, мы с Эльфгифу захватили его, сделав приютом нашей любви, и у нас вошло в привычку направлять стопы наши к нему и проводить вторую половину дня, угнездившись в объятиях друг друга, а Эдгар тем временем стоял на страже.
То было время чудесных наслаждений и близости, и наконец, у меня появилась возможность сказать Эльфгифу о том, как сильно я тосковал по ней и переживал свою несостоятельность, ибо она была гораздо опытнее и высокороднее.
— Нет нужды учиться любви, — ответила она мягко и уже привычным жестом очертила кончиком пальца мой лоб, нос, подбородок. Мы лежали обнаженные, бок о бок, так что ее палец двинулся дальше, по моей груди, животу. — И разве ты никогда не слышал пословицу, что в любви все равны? А значит, и женщина тоже.
