Девушка опять начала лопотать что-то невнятное, часто повторяя слово «талуогли». Тем временем мы подошли к судну. Это был небольшой грузовой пароход, тысячи три тонны водоизмещением. Шлепая босыми ногами по мелководью, мы обошли его кругом. На корме белела надпись, выполненная иностранными буквами. В трубе видна была пробоина от снаряда; в других местах повреждений я не заметил. Шлюпок на шлюпбалках не висело. Тут и дурак бы понял: пароход, покинутый командой в море, какое-то время дрейфовал без руля и без ветрил, а потом шторм вынес его на эту отмель. Но почему же это команда бросила свое судно из-за пробоины, которая плавучести судна не угрожала?
– Ты не знаешь, были на нем люди? – на всякий случай спросил я Марусю.
– Зачем там было быть людям?! – удивилась красавица. – Там были подарки океана, он подарил нам талуогли. Наши мужчины много поработали, они перетащили все талуогли в ктоарил.
«Что это она все о каких-то талуоглях, – подумал я. – Может, это консервы?»
– А ты их уже пробовала? Вкусные? – задал я вопрос.
– Ха-ха-ха! – интимно рассмеялась райская мадонна. – С тобой никто не будет скучать!.. Талуогли съесть нельзя! Если бы можно было, мы бы тебе и твоему другу принесли их… А теперь нам пора обратно… – Она нагнулась, приложила руку к воде, а затем стала неторопливо выпрямляться, держа руку ладонью вниз. Я сразу догадался: скоро начнется прилив. И мы пошагали в поселок, причем – под ручку.
Вернувшись в наше жилище, я застал Кузю сидящим на подоконнике. Он угрюмо глядел в сад. Когда я рассказал ему об увиденном мной судне, он встрепенулся, заинтересовался, но потом снова погрузился в мрачное раздумье о своих личных делах.
Теперь мы с Марусей каждый день встречались. Иногда даже в уединенных бухточках купались вместе. Ну, правда, не совсем вместе: Маруся требовала соблюдения моральной дистанции, так что раздевались мы метрах в сорока друг от друга, а когда плавали, то она держала интервал метров в пятнадцать; такие уж у них в Раю порядки были, ничего не поделаешь. Про Кузю она меня ничего не спрашивала, хоть, наверно, догадывалась девичьим сердцем, из-за чего он так похудел и почему таким сычом на белый свет смотрит. На площадку по вечерам он все-таки и теперь иногда являлся, невзирая на свое тоскливое состояние. Пением его Маруся интересовалась, это она от меня не скрывала. Она много из его репертуара запомнила.
…Дни шли – один краше другого, все ближе к счастью, все ближе… Так мне казалось. А вышло совсем не так.
