«Не ущемляя своей яркой индивидуальностью творчества партнеров…» – сказано очень точно и справедливо.
О том, как неудачно сложился для советских футболистов олимпийский турнир 1952 года, широко известно. Неправедный пенальти, назначенный в ворота сборной СССР английским судьей Артуром Эллисом при переигровке с югославами, во многом решил исход напряженного матча в пользу соперников. Однако справедливости ради следует напомнить и о некоторых явных тренерских просчетах, приведших к поражению в повторном матче и лишивших команду права продолжать борьбу в турнире.
Наряду со старшим тренером Борисом Аркадьевым, в советской команде было еще два тренера: Михаил Якушин, «ведавший» нападающими, и Михаил Бутусов, занимавшийся проблемами общефизической подготовки. И перед повторным матчем с югославами, видимо, из-за колоссального нервного напряжения – другой причины предположить просто невозможно! – у наставников сборной, как говорится, ум зашел за разум: установку на игру защитникам и форвардам они давали… раздельно. Борис Андреевич Аркадьев накануне второй встречи собрал защитников и полузащитников, разъяснил задачи, стоявшие перед ними. А когда Юрий Нырков поинтересовался, в какое время команда соберется в полном составе, то услышал ответ, поразивший его: – А мы с нападающими уже поговорили, они не нужны…
– Как не нужны? Да ведь мы играем все вместе, – удивился Юрий Александрович.
– Ничего, мы с ними уже все решили… Потом всех соберем.
Но так и не собрали.
А между тем в линии атаки тренеры сделали одну очень важную перестановку: вместо левого крайнего ленинградца Марютина поставили молодого тбилисца Чхуасели, рассчитывали на его свежие силы, быстрый бег и энергию. Тот факт, что Чхуасели не только впервые участвовал в международном матче, да к тому же столь необычайно ответственном, но вдобавок вообще ни одного раза не играл за основной состав, тренеры почему-то не взяли в расчет. А ведь в тот период в официальных олимпийских встречах замены игроков еще не разрешались, поэтому исправить ошибку в ходе игры уже не представлялось возможным.
И получилось так, что сборная команда СССР играла практически вдесятером.
Когда молодой, подававший надежды форвард оказался на иоле в небывало напряженной, нервной обстановке, он буквально… остолбенел от невиданной ответственности, свалившейся на него. Нельзя было сказать, что он играл плохо – он вообще не играл, автоматически, без всякого смысла двигаясь вперед и назад по своему флангу. Юрий Нырков, который должен был взаимодействовать с левым крайним нападающим, подобно другим футболистам основного состава, даже не знал, как Чхуасели зовут. Вдобавок молодой тбилисец плохо говорил по-русски и почти не понимал, что ему по ходу матча пытался втолковать защитник. Нырков мысленно рвал на себе волосы: как получилось, что он, парторг команды, не настоял на том, чтобы созвали общее собрание коллектива, и не поставил вопрос о сомнительности такой замены?
