В угоду американцам жидовская пресса типа „Комсомольской правды", „МК", „АиФ" пишет о русском „фашизме", обзывая Глеба Н. балбесом, укушенным в голову и т. п. Мы подозреваем, что конфликт 7 ноября был спровоцирован властями и столичной жидовской прессой.
Мы надеемся, что в нашей стране достаточно людей, которым небезразлична судьба Глеба Н., преданного своей родине и преданного своей родиной. Давайте вместе защитим Глеба, чтобы он вышел на свободу живым и здоровым…»
Моего отца вызвали в Москву официальной повесткой. Не знаю, сколько бабок выложил он ментам, юристам и адвокату, но дней через десять после его приезда меня под залог выпустили на свободу.
Ни в момент освобождения, ни в аэропорту, ни в самолете, ни по приезде домой отец не проронил ни слова.
Только поздно вечером, после семейного ужина, уходя в свой кабинет, он четко произнес, не глядя в мою сторону:
– Ближайшие дни я буду занят. У меня много срочной работы. Но в пятницу я хочу с тобой серьезно поговорить.
И хлопнул дверью кабинета так, что у мамы, как штукатурка со стен, посыпалась с лица косметика.
Однако грех юродствовать – мама была единственным человеком в этом доме, кто искренне обрадовался моему возвращению. Увы, она играла здесь второстепенную роль домохозяйки при деловом муже и нарушить эту свою социальную роль не решилась бы, даже если бы нам всем угрожала настоящая опасность.
Мы проговорили с ней почти до утра, пока я не уснул за столом на кухне, положив голову на руки. Она сказала, что у меня на голове появились первые седые волосы. Я ответил, что это не мои. Эту седину мне дали поносить. Там, в московской тюряге.
Пятница наступила неожиданно быстро. Перед тем как отправиться на экзекуцию, я наклеил на язык одну за другой сразу три марки кислоты. (Грешен, в столице я основательно пристрастился к ЛСД.) Да и дискотека, видимо, мне сегодня предстояла чумовая.
Кажется, это был мой последний разговор в этом доме с моим номенклатурным папочкой.
Утром он поразил меня тем, что официально, через своего помощника, вызвал в свой домашний кабинет.
Комната, где он сидел, была обставлена европейской мебелью и высококлассной видео– и аудиоаппаратурой, с компьютером на офисном столе (кстати, на компе он так и не научился толком работать). Все пространство было буквально утыкано факсами, ксероксами, принтерами, пейджерами, сотовыми телефонами и прочими достижениями цивилизации.
В кабинете и состоялся наш семейный педсовет. На повестке дня было три вопроса. Первый – возвращение блудного сына.
