– Только не говорите мне больше о знаменитом обезьяньем любопытстве, – заметил Марко, обращаясь к шанде. – И не надо про неизбежность распространения влияния человечества, о чем мы уже неоднократно…
– Вы просто сумасшедшие! Оба!
Марко пожал плечами. Чрезвычайно выразительный жест, если у тебя плечи в двойном комплекте. Он извлек свой мускулистый костяк из пилотского кресла и сказал:
– О'кей. Можешь лететь назад.
Кин плюхнулась на сиденье и опустила экран, полукольцом охватывающий главный пульт, до уровня своих глаз. Потом она посмотрела на сам пульт, который занимал три четверти рубки. Кое-что на пульте казалось смутно знакомым. Эта черная панель, должно быть, контролирует температуру и качество воздуха, но все остальное?… Кин привыкла к самостоятельным кораблям, которые имели большие мозги.
– Я не могу летать на этом!
– Рад, что ты снова с нами, дорогая, – сказал Марко и взглянул на часы. – Почему бы вам пока не поспать?
Кин лежала на своей койке и размышляла. Она думала о стереотипах, определяющих отношение к чужим расам. Все кунги параноидальны, кровожадны и суеверны. Все шанды хладнокровны, кровожадны и иногда едят людей. Кунги и шанды думают, что люди кровожадны, безрассудны, ужасные гордецы и сорвиголовы. Все расы думают, что эхфты очень странные, но забавные, и никто на самом деле не знает, что думают эхфты обо всех остальных.
Это правда, что однажды в старые недобрые времена четыре кунга ворвались в человеческий корабль, который едва успел приземлиться, и прикончили тридцать пять человек из экипажа, прежде чем последний кунг пал под весом утыкавших его клип-иголок. Это правда, что в неких строго определенных случаях, которые ныне тактично забыты, шанды с величайшими церемониями поедали людей. И что? Способен ли человек адекватно оценить подобные факты, если только сам не станет мыслить как инопланетянин?
«Мы втискиваем друг друга в узкие рамки малочисленных клише, – подумала Кин. – Только так галактические расы способны уживаться. Мы видим в чужаках людей, родившихся в иной шкуре, хотя все мы выкованы разной гравитацией на наковальнях различных странных миров…»
Она села и прислушалась в полной темноте. Корабль еле слышно урчал сам для себя. Кин встала и вышла в экваториальный коридор как была, неодетой. Мысль, которая слабо царапалась на задворках ее разума, внезапно проникла в сознание, и эту мысль следовало срочно проверить.
Через десять минут она вошла в рубку, где кунг все еще сидел в пилотском кресле, уставившись на экран.
