Теперь остались только Гробовщик и я. Мы пьем…
* * *
Я решаю не просто напиться, как бывает часто, а напиться очень сильно. Я хочу напиться вусмерть, как будто наступил конец света, хотя, похоже, так и есть. Где кончается мир, начинается ад… по крайней мере, ад в традиционном понимании этого слова.
Я отпиваю немного гу-ду и полирую сверху земным джином. Гробовщик не отстает, излагая свою жизненную философию.
– Вот так должен проходить каждый день, – говорит он, его японский акцент заметен сегодня сильнее, чем обычно. – Днем ты работаешь, а ночью пьешь.
– А что с выходными? – спрашиваю я.
– На выходных напиваешься в два раза больше.
– Отличная философия. – Я начинаю чувствовать глубоко внутри жужжание.
Он снова прикладывается к маслянистому напитку, это дается ему непросто.
– Проходит, как кактус, – сегодня Гробовщик не прибегает к пиратскому сленгу. Я не спрашиваю почему, но это хорошо.
* * *
– Кстати, о философии, – говорит он, и меня передергивает. – Ты читал Сорпона Блэка?
– Конечно. – Мне тоскливо. Философия – вещь не приятная, особенно когда ты пьян.
– Что ты о нем думаешь? – спрашивает Гробовщик. Философия – конек Гроба. Он вечно подбивает всех на спор во время пьянок, так вот он общается. Религия тоже ему небезразлична, как и политика, и еда. Но дело в том, что Гроб скорее спорщик, чем глубокий мыслитель. Кроме того, ему никак не удается собрать достаточно участников для дискуссии, потому теперь у людей не осталось веры, которую необходимо отстаивать.
Что касается Сорпона Блэка, то в прошлые времена он был философом-хиппи, чья философия родилась из огромного потенциала подавляемого либидо. Старый Сорпон никогда не занимался сексом, ни разу за свою жизнь, даже сам с собой, а он был очень привлекательным мужчиной. И очень озлобленным. Дело в что, что он никогда не занимался сексом потому, что боялся своего пениса. Он не знал, что делать, когда тот, весь липкий, слишком чувствительный, болтался у него в трусах и терся о бедро. В довершение этих мук ему достался невероятно БОЛЬШОЙ пенис. Он был на 12 сантиметров длиннее моего, а мой пенис считался не маленьким, по крайней мере для моего роста.
Эрекция пугала Сорпона больше всего на свете. Когда пенис находится в состоянии эрекции, мужчина не может думать ни о чем другом, кроме этого, неважно, сидит ли он на работе, играет в баскетбол или овладевает женской вагиной. Когда Сорпон учился в начальной школе, он орал до потери пульса, наблюдая за тем, как его пенис увеличивался, увеличивался и увеличивался до ужасающих размеров. Как если бы кто-то бросил ему в пах ядовитую змею.
