И все же справедливости ради следовало признать: Изабелла и впрямь была хороша. Не прекрасна, но – хороша. Вряд ли она ловит на себе восхищенные взгляды всех без исключения мужчин.
Черты ее лица, да и вся ее сухощавая фигура были проникнуты печалью, которая хотя и умаляла ее красоту, в то же время придавала ее облику некое волнующее обаяние. Казалось, эта хрупкая молодая женщина повидала и пережила на своем веку много ужасного, оставившего в ее душе неизгладимый след.
Между тем влюбленные голубки уселись в машину. И, по непонятной причине, остались в ней сидеть. Коко заметила, как Этрих передал Изабелле пухлый белый сверток, из которого та извлекла сэндвич. И принялась уплетать его за обе щеки. Она ела, а он неподвижно сидел рядом с ней. Они почти не разговаривали. Неужто это и есть умопомрачительный, душераздирающий роман Винсента? Любовники наконец встретились после разлуки, длившейся целых три невыносимо тяжелых месяца. Он воскрес из мертвых, она ждет от него ребенка, и первое, что он делает, – вручает ей сэндвич…
Коко не особенно стремилась проникнуть в суть происходящего. Это, в конце концов, не ее ума дело. Она находилась здесь не для того, чтобы изучать нюансы человеческого поведения, а чтобы защитить Винсента Этриха от всего того зла, которое могло на него обрушиться начиная с этой минуты. С такой целью она и была сюда послана. Единственным, чего она не могла предусмотреть, оказалась ее ревность к этому человеку, влечение, возникшее и властно заявившее о себе за недолгое время их знакомства. Наблюдая за Этрихом из своей машины в самом конце парковочного ряда, Коко с досадой обдумывала все это. Увлечься мужчиной, оказаться во власти человеческих чувств было для нее все равно, что угодить в ловушку. Глупо и рискованно. Нахмурившись, она отвела взгляд от машины Этриха, и в поле ее зрения попал один из фонарей над парковкой. И то, что она увидела под ним, заставило ее напрячься. Зрелище это было недоступно человеческому взору, но Коко различала малейшие детали происходящего совершенно отчетливо.
Площадка для парковки машин имела форму квадрата. В каждом из углов располагалось по фонарю, и еще три горели в самом центре. Взгляд Коко заметался между ними. Со всеми семью творилось одно и то же: свет, излучаемый мощными лампами, принимал, медленно клубясь, те или иные узнаваемые ею формы. Но люди этого не замечали – да и куда им с их грубыми, неразвитыми чувствами! Происходившее не укладывалось в пределы их восприятия. Так собака, попав на оперное представление, без сомнения уловила бы шум, производимый оркестром и певцами, и почти наверняка облаяла бы тех и других, но музыка Моцарта вряд ли произвела бы на нее впечатление.
