Прошло два дня. Вечером Этрих припарковал машину на стоянке аэропорта. «747-й» как раз шел на посадку. Он заслонил собой все небо, а рев его моторов на несколько мгновений заглушил все остальные звуки. Этрих любил встречать в аэропорту друзей, только что сошедших с трапа самолета. Ему нравилась сама атмосфера, царившая здесь, – встречи и проводы, накал эмоций, ощущавшийся в самом воздухе, – концы и начала, расставания, встречи.
Сделав несколько шагов, он остановился и нерешительно оглянулся на свою машину. Всего лишь час тому назад он вымыл ее просто до невероятного блеска и тщательно пропылесосил салон. В обычные дни его новенький автомобиль выглядел неважно, оставаясь немытым неделями, а то и месяцами. Салон же представлял собой настоящую свалку из всевозможных бумажек, конфетных фантиков, журналов, газет и всякой мелочи, валявшейся большей частью под сиденьями. Сегодня он обнаружил аудиокассету с размотавшейся лентой и куклу Барби без головы. Голову он отыскал позднее. Она откатилась за коврик, где к ней намертво прилипла мятная тянучка. Парад мусора продолжался. Предметам, которые Этрих извлекал из салона, не было числа. Занятие это, как всегда, вызвало у него брезгливое недоумение. И откуда здесь могло набраться столько всякой дряни? Он чистил машину, только когда ему предстояло везти в ней кого-то из тех, чьим мнением он особенно дорожил. Изредка это проделывали сотрудники автосервиса – бесплатно, в благодарность за то, что он пользуется услугами их мастерской. Машина Китти всегда выглядела безупречно как снаружи, так и внутри. Изабелла ездила на допотопном «лендровере», в салоне которого тоже царил кавардак. И все же в сравнении с автомобилем Этриха ее машину можно было признать образцом чистоты. Изабелла как-то сказала ему (они как раз куда-то ехали в его машине), что в прошлой жизни этот автомобиль наверняка совершил немало тяжких грехов и поэтому достался теперь такому неряхе.
Интересно, что она скажет теперь, увидев его сияющее авто? Искренне удивится или со скептической улыбкой заметит, что он так расстарался с одной лишь целью – произвести на нее впечатление. Когда она в последний раз от него сбежала, он послал ей вдогонку почтовую открытку. Текст на ней гласил: «Бросив меня, ты прихватила с собой часть моей жизни, которая тебе не принадлежит. Она была только моя, Изабелла, не твоя и не наша. Ты ее украла». Интересно, что она подумала, получив это послание? Он так этого и не узнал, потому что Изабелла ничего не ответила. И это жестокое молчание ранило его едва ли не больнее, чем ее уход. Оно словно перечеркивало, сводило на нет всю близость и доверительность отношений, которых им удалось достичь. Он считал ее молчание не чем иным, как проявлением трусости, предательством его доверия к ней. А ведь сколько раз оба они признавались друг другу, что самое лучшее, самое ценное, что их связывает, – это возможность честно, без недомолвок обсуждать любые вопросы. Молчание, в котором замкнулась Изабелла, грубо оборвало эту нить доверия, казавшуюся такой прочной. Будучи одной из участниц диалога, она принимала решение за обоих, она насильно утаскивала его за собой в бездонную пропасть безмолвия.
