Озеро жило своей таинственной жизнью: слышались вздохи, истерические вскрики, натужные хрипы; периоды безумств сменялись затишьем. То в одном, то в другом месте в толще огненной жидкости рождались течения, вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее они начинали кружить черные обломки панциря. Но стремнинам редко когда удавалось разметать целиком всю корку; чаще всего, выписав несколько арабесок, потоки упирались в берег и исчезали под нависающими выступами базальта, сверкнув на прощание золотой россыпью.
Порой вздымались бурлящие фонтаны, словно бог Вулкан под землей подбрасывал топлива. Иногда рядом вскипали два-три очага, и лава принималась клокотать полосой в сто метров. Скорость потоков возрастала до максимума, а температура на поверхности приближалась к 1100 °C, если судить по яичному цвету расплава.
Потом все вдруг стихало. Казалось, стремнины затаились до новой вспышки, цвет становился вишнево-красным, потом переходил в гранатовый, в темно-пурпурный, и через несколько секунд на поверхности нарастала черная гибкая корка. Периоды затишья растягивались на полчаса. Редкие красные сполохи пробегали по панцирю, озеро погружалось в дрему.
Первыми просыпались маленькие фонтанчики, окропляя алыми брызгами почерневший кратер. Во время вспышек из колодца подымался такой мощный султан, что в багровом отсвете я явственно видел в нем включения серных газов. Теперь понятно, почему, когда смотришь на Ньирагонго из Гомы, а в светлую ночь даже из Букаву (сто километров по прямой), временами кажется, что вулкан поджигает небо.
Конец затишья угадывался, когда озеро начинало медленно ворочаться в своем ложе; по застывшей поверхности сетью морщин разбегались тоненькие кракелюры. Взяв за ориентир маленький мысик на противоположном берегу, я заметил, что волосяные трещинки смещаются вместе с остальной поверхностью, как при подвижке пакового льда в полярном море. Только море здесь состояло из расплавленной породы, а базальтовый лед был хрупок до крайности…
Вначале мне казалось, что главное течение выходит из восточного угла полумесяца, как будто именно там античный бог раздувал свой горн. Но позже я обратил внимание, что поток движется и в обратном направлении; он вливался в туннель под нависшим сводом, в котором зияли три отдушины. Когда дым не застилал их, сквозь эти окна был виден поток расплава.
Проклятая непредусмотрительность: цветная пленка осталась наверху со всем снаряжением! Я захватил лишь блокнот и камеру с черно-белой пленкой. «Хорошо бы остаться здесь еще на одну ночь», – подумалось мне. Но кто знает, не явится ли завтра к кратеру неконтрабандный караван в сопровождении парковых сторожей, которые порушат все наши планы?
