– Не уходи. Куда ты собралась?
– Я…
– Ты не так уж много глупостей наговорила. Вернее, в сказанном тобой глупого было очень мало. Прости, я не знала, что тебе так больно. Возможно, просто не хотела знать, будучи слишком занята разборками с собственными чувствами.
– Что? – опешила Глория, встав, как вкопанная.
– Мы ведь встретились, когда тебе было пятнадцать. Ты была столь юной, практически дитя, но уже такой изломанной. Я старалась дать тебе новую жизнь, чтобы ты забыла о прошлых страхах. Я не хотела запутывать тебя еще больше.
– Как это? – нахмурилась девушка.
– Я думала, ты подменяешь чувства, путаешь любовь с привязанностью и пробудившимися дочерними чувствами. К тому же я считала, что юношеские чувства скоротечны.
– Но это не так!
– Теперь я это знаю, – кивнула Иветта.
Внезапно Глорию как озарило, она даже попыталась отскочить, но верволчица все еще держала ее. Немного дрожащими губами девушка проговорила:
– Ты… ты все знала?
– Милая моя, я же не слепая. К тому же мы, оборотни, просто чуем такие вещи, тебе пора бы это знать.
– Тогда у меня, наверное, вечный насморк.
– Просто в том, что для тебя ново, ты инстинктивно стараешься действовать как человек, и это иногда блокирует твои звериные чувства.
– Ты… ты знала, но не верила моим чувствам, так?
– И своим тоже.
– Что?
Иветта решила, что пора подкреплять слова действиями, поэтому одним плавным движением встала с кровати, так что Глория невольно сделала шаг назад. Верволчица взяла лицо девушки в лодочки своих ладоней и поцеловала все еще дрожащие губы, сказав:
– Ты никогда не была мне безразлична, и я не знаю никого, кто значил бы для меня больше, чем ты, моя родная.
– Правда? – Глория подняла глаза, и в них мерцнуло что-то очень похожее на слезы.
– Я никогда не говорила тебе ни слова неправды, любовь моя, – и снова поцелуй.
От последних слов Глория совершенно растерялась. Еще пару минут назад ей казалось, что весь мир рухнул, а теперь… Она просто не знала, что ей делать со всем этим свалившимся счастьем. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно, но тело отказывалось повиноваться. Единственное, что она смогла, так это обнять Иветту, прижаться к ней как можно крепче и найти ее губы.
Так они и стояли, не в силах разомкнуть объятья, боясь прервать этот момент, момент застывшей вечности, когда двое перестают существовать, превращаясь в одно. Первый восторг и первая сладость.
Но это было лишь началом. Чуть отстранившись с легкой улыбкой, Иветта сказала:
