— Отец Флавиан! Подожди-ка! Так чтож, эти целители и «бабки» силой, бесовской, что-ли, лечат?
— А чьей же ещё? Господь дар исцелений святым, и то не всем, даёт за чистоту жизни, за молитвенный подвиг, за служение в испол-нении заповедей Его. А дьявол свою силу, опять же, если только Бог попустит, тем даёт, кто ему — рогатому служит, свою да чужие души губит, вон — как Варвара та же.
— И, чтоже, она так и не раскаялась?
— Трудно, Алексей колдуну раскаяться, почти что и не возможно, хотя бывают и исключения — священномученик Киприан, например. Настолько общение с дьяволом душу убивает, что колдун уже и захотеть раскаяться становится не способен — вот ведь что страшно. Ведь, пока душа ещё живая, способна Бога почувствовать, лишь только захоти крикнуть — Господи, прости! А Господь уже рядом и простить готов, и все твои раны греховные Своею неизреченною любовью залечить. Но для покаяния нужно себя грешником ощутить, преступником Закона Божьего. А это значит и Самого Бога над собой как Владыку и Законодателя признать. Этого-то колдуну дьявол сделать и не даёт, он же колдуну внушал всё время их общения: — ты сам — бог! Твори волю свою, ты выше других людей, вот и силы у тебя сверхъестественные! Тяжко, напитав душу такой отравой, себя унизить потом, да перед величием Истинного Бога смириться. Оттого и помирают колдуны, чаще всего, мучительно, без покаяния. Вон и Варвара: я, как узнал к кому пришёл, подивился конечно, но думаю — всякое в жизни бывает, вдруг — Варвара и впрямь покаялась!
— Захожу к ней в комнату, лежит на диванчике под одеяльцем маленькая старушонка, беленькая такая вся, личико такое благообраз-ненькое, голосочком слабеньким таким блеет: — ба-а-атюшка, помира-аю, ножки не ходят, плоохо мне, причасти меня ба-а-атюшка!
— Хорошо — говорю — а от сатаны отрекаешься?
— Нет! — как рявкнет, аж подбросило её на кровати, глаза сверкают, трясётся вся — сам, попишка, отрекайся от Распятого своего!
— И тут же снова: — ба-а-атюшка — голоском замирающим — пло-охо мне, причасти меня, ба-атюшка!
— А, силу-то свою, кому передала, Елене, что-ли?
— Мужу её! — опять голос сильный, с порыкиванием — семь дверей с крестами пройдёт, летать будет…
— Перекрестил я её, произнёс — под знамением образа креста, Твоего, Господи, да расточатся вся сопротивныя силы! Поёжилась под одеялом, как от холода: — Уйди, поп, не тебе здесь рукой махать…
— Я и ушёл. Там мне и вправду делать нечего. Жалко, конечно, душу человеческую в огонь идущую, но, как говориться — вольному воля, спасённому — Царство Небесное!
